Рассказы о прежней жизни - Николай Самохин

Маршрут обсуждали папа с Паганелем. Сомкнувшись головами над картой, они тыкали карандашами в разные точки и произносили какие-то командирские слова.

– Бухту Посьет, – говорили они, – мы возьмем за неделю… За три дня возьмем Южно-Сахалинск… Кунашир и Шикотан надо взять за пять дней максимум. Итуруп придется брать на обратном пути…

Так они сидели и захватывали разные территории, как два полководца. Не хватало только портупей, наганов, сабель и канонады за окном.

Дяде Коле тоже, наверное, так показалось.

– Хорошенькая собралась компания, – шепнул он мне. – Еще нам военного с пушечкой – и мы присоединим эту окраину к России.

Позабирав все, что можно, Паганель и папа стали обсуждать снаряжение.

– Только кеды! – настаивал папа.

– Только туристские ботинки! – не соглашался Паганель.

– Я – пас, – сказал дядя Коля. – Обсуждайте, прикидывайте – я пас… У меня, кроме домашних тапочек, ничего нет. Завтра пойду с рюкзаком по друзьям – может, чего и накидают.

Сказав еще раза четыре «я – пас», дядя Коля распрощался и ушел.

– Кто такой? – спросил папа, когда дверь за дядей Колей закрылась.

– Писатель, – ответил Паганель. – Журналист. Апше, хороший человек. Коммуникабельный.

– Ноль информации, – недовольно заметил папа. – Но пусть едет – делать нечего. Только бы фельетон про нас потом не написал. А то они такие…

Когда мы приехали в аэропорт, дядя Коля уже поджидал нас возле входа.

Не знаю, сколько друзей обошел с рюкзаком дядя Коля перед отъездом, но одет он был, как сказал мой папа, с вызывающей роскошью. На нем были прекрасные туристские ботинки из желтой кожи, зашнурованные белой тесьмой, хорошо подогнанные джинсы и черная кожаная куртка. На плече дяди Коли висела офицерская планшетка. Вместе с дымящей трубкой он выглядел так великолепно, что его можно было снимать для кино в роли иностранца.

Рядом с ним на земле стоял тугой, как яблоко, рюкзак без единой морщинки.

– А ну, кто смелый, сдвиньте с места, – предложил дядя Коля.

Паганель схватил было рюкзак за лямки, но дядя Коля замахал на него руками:

– Что ты, что ты! Надорвешься! Ты его ногой попробуй пхни.

Паганель от души пхнул рюкзак ногой. Рюкзак не пошевельнулся. На нем даже вмятины не осталось.

– Какова укладочка? – хвастливо спросил дядя Коля.

Зато рюкзак Паганеля укладочкой не блистал. Это был огромный и рыхлый, какой-то двуутробный мешок со множеством топорщившихся карманов и карманчиков. Продолговатые предметы, такие, как ласты, термос, ружье для подводной охоты, «с головой» в рюкзак почему-то не уместились и грозно торчали наружу, как противотанковые надолбы.

Сам Паганель был наряжен в старую защитную штормовку, в такого же цвета широченные штаны, схваченные у щиколоток резинками, отовсюду свисали у него шнурочки, веревочки, ремешки – так что вместе с рюкзаком, вместе с этими веревочками, бородой и ушами Паганель занимал ужасно много пространства.

Аккуратнее всех выглядел папа. Живот его плотно обтягивала болоньевая куртка, ниже шли конусообразные брюки «эластик», заправленные в синие кеды тридцать девятого размера. Папа был похож на ромб, поставленный на острый угол.

– Прежде всего надо освободиться от рюкзаков, – сказал Паганель.

Никто не стал ему возражать, и мы освободились от рюкзаков одними из первых. Впереди нас оказалась только дама с двумя красивыми полосатыми чемоданами в руках.

Паганель спрятал в карман талончики и помахал рюкзакам рукой:

– Летите, голуби, летите!

– Летите, голуби, – подхватил дядя Коля. – Только, пожалуйста, летите во Владивосток, а не в Ташкент.

– А что, разве бывают случаи? – встревожилась дама.

– Сколько угодно! – заверил ее дядя Коля. – Только в одном «Крокодиле» штук десять, однако, фельетонов было опубликовано на эту тему. И все без толку. «Аэрофлот» продолжает зафуговывать чемоданы куда попало. Прямо эпидемия какая-то.

– Позвольте! – запротестовала дама. – А если у меня там аккредитив?

– Вот это зря, – сказал дядя Коля. – Запугивать вас не хочу, но все может быть. У меня у самого однажды был случай…

И дядя Коля рассказал действительно ужасную историю.

Как-то он летел в творческую командировку, причем это была такая своеобразная командировка, что дяде Коле необходимо было по нескольку дней задерживаться в разных городах: в Красноярске, потом – Иркутске, Улан-Удэ и так далее. Так вот, на протяжении всего этого пути дяди-Колин чемодан, в котором как раз находился аккредитив, летел на полсуток впереди него. Дядя Коля бедствовал, ночевал на вокзалах и питался подаяниями. В Чите он ненадолго встретился со своим чемоданом, но так растерялся, что вытащил из него почему-то не аккредитив, а теплые носки. Дядя Коля обменял теплые носки на четыре пирожка с картошкой и полетел обратно. Тогда чемодан начал отставать. Он болтался на каких-то неизвестных рейсах, и в то время, как дядя Коля подлетал, допустим, к Иркутску, чемодан сидел еще где-то в Благовещенске по причине нелетной погоды.

Словом, когда исхудавший, небритый, отчаявшийся дядя Коля окончательно соединился с чемоданом, то рыдал над ним, как ребенок.

Паганель с трудом дождался конца дяди-Колиной истории и сразу же принялся рассказывать свою. Его история была еще ужаснее.

Чемодан одного сотрудника Паганеля вот так же однажды миновал родной город и приземлился в Хабаровске. Из Хабаровска его послали в Новосибирск, но, видать, шибко разогнали – и чемодан оказался в городе Джамбуле. Джамбульские товарищи маленько перепутали и послали его вместо Новосибирска в Новороссийск, после чего чемодан начал скитаться по Черноморскому побережью Крыма и Кавказа.

У сотрудника Паганеля из ценных вещей в чемодане находилась только нейлоновая рубашка, электробритва и старые джинсы, которые он всегда возил с собой вместо пижамы. Сам чемодан тоже был дешевенький, так что этот сотрудник мог, в принципе, махнуть на него рукой – как-никак он был все же кандидат наук, неплохо зарабатывал и, при желании, имел возможность хоть каждый месяц покупать себе по два чемодана или по десять пар джинсов.

Но дело в том, что у него там, на самом дне, под нейлоновой рубашкой, лежала почти готовая рукопись докторской диссертации. И сотрудник, конечно, стал действовать. Сначала он писал жалобы: в «Литературную газету», в «Известия», в тот же «Крокодил», в «Аэрофлот», в Правительство. Но потом, видя, что жалобами чемодан не догонишь, стал преследовать его лично. Он отказался от поездки на симпозиум в Швейцарию, продал коллекцию старинных монет, японский магнитофон фирмы «Соня», дачный участок – и через полтора года почти непрерывной погони настиг свой драгоценный чемодан в городе Ханты-Мансийске.