Домашний фронт - Кристин Ханна

Ей сюда нельзя. Второй этаж — запретная зона. Никто не верил, что Джолин способна на такое. И вряд ли их можно в этом винить.

Прихрамывая, она подошла к гардеробной и открыла дверцы. Ее одежда по-прежнему висела здесь аккуратными рядами.

Первое, что бросилось в глаза, это полевая форма с приколотым к груди черным беретом. Они с Тэми почти не снимали ее в Ираке…

Позади нее парадная форма: китель, юбка до колен и белая блузка. Джолин вытащила парадную форму и посмотрела на китель с золотой отделкой, удивляясь нахлынувшим чувствам.

— Джо? — В комнату вошел Майкл. Он был обнажен до пояса, бедра обмотаны полотенцем, волосы мокрые. — Ты плачешь, — сказал он.

— Правда?

Майкл взял у нее форму.

— Давай я помогу тебе сойти вниз. Мама уже должна приехать.

— Я не могу.

Взгляд его был уверенным и нежным.

— Можешь.

Он взял ее под локоть и помог дойти до лестницы и спуститься. Мила уже ждала их на кухне с кружкой кофе в руке.

— Я помогу тебе собраться, — тихо сказала она Джолин.

Джолин ощущала себя пустой, изнеможенной. Ее локоть дрожал под рукой свекрови.

Мила помогла ей принять душ. Потом завернула в пушистое полотенце, усадила на унитаз и расчесала волосы. Искалеченная нога торчала, как бейсбольная бита, все еще отекшая, исполосованная ярко-розовыми швами. Мила ловко обернула культю эластичным бинтом, сверху надела гелевый носок.

— Думаю, немного косметики сегодня не повредит, а? Ты бледная и похудевшая…

Джолин кивнула, но на самом деле ей было все равно.

— Выпрямись и закрой глаза.

Она открывала и закрывала глаза, повинуясь Миле, поджимала губы. Ее абсолютно не волновало, как она выглядит, но сил спорить не было.

— Ну вот, готово. Теперь одеваемся. Давай. — Мила опустилась на колени, держа в руках расстегнутую юбку.

Джолин подняла левую ногу, продела в юбку и, скрипнув зубами, смотрела, как свекровь поднимает юбку по искалеченной ноге. Затем послушно встала, снова села, застегнула юбку, подставила руки для блузки, застегнула аккуратный треугольный галстук.

Мила не умолкала ни на секунду — говорила о своем саде, о новых рецептах, о погоде. О чем угодно, кроме церемонии, к которой они готовились.

— Вот. Все готово. Как я справилась?

Джолин приподняла юбку, надела протез. Потом ухватилась за поручни на стене и встала. Осторожно повернулась и посмотрела в зеркало на внутренней стороне двери в ванную.

В белоснежной блузке, темном галстуке и кителе с золотой отделкой и наградами, она снова превратилась в солдата.

У нас выпускной, летунья, не сутулься…

Мила крепко обняла ее.

Джолин отстранилась. Она боялась прикосновений, чувствовала себя хрупкой, как старинный фарфор.

Малейшее усилие, неловкое движение, и от нее останутся одни осколки. Хромая, она вышла в гостиную, где уже ждали Лулу, Бетси и Майкл, все в черном.

Взглянув на них, она остро почувствовала, какая тонкая грань отделяет действительность от того, что могло произойти. Ей повезло, что она здесь. Майкл и девочки могли надеть траур на ее похороны. По их глазам Джолин поняла, что они думают о том же.

Она заставила себя улыбнуться, не желая обманывать их ожидания, но улыбка, наверное, вышла жалкой.

Дети окружили ее. Майкл уже загрузил костыли и коляску в машину, но сегодня она обойдется без них.

Возможно, ей хотелось выглядеть здоровой, быть похожей на солдата. На самом деле причина в другом — ходьба причиняла боль, и сегодня эта боль была ей нужна. В какой-то мере боль служила напоминанием, что в ту ночь она сделала все возможное, что сама едва не погибла.

Джолин повернулась и пошла в гараж сильно хромая, потому что после поездки в суд появились свежие волдыри и ссадины.

Там она неуклюже забралась на пассажирское сиденье своего внедорожника, согнула протез в колене. Уродливый высокий ботинок на тяжелой ступне стукнулся о резиновый коврик.

Джолин понимала, что от нее ждут каких-то слов. Нужно успокоить Майкла и девочек, дать им понять, что она в порядке.

Вот только она не в порядке, и они это знали. Они ее боялись — боялись, что Джолин сорвется, начнет плакать, кричать или даже ударит кого-нибудь.

Ей было все равно. Оцепенение окутало ее черным коконом, приносившим облегчение.

Майкл завел мотор и открыл дверь гаража, которая с грохотом захлопнулась за ними.

На улице шел дождь, мелкий и тихий, почти невидимый. Майкл даже не стал включать «дворники».

Включилось радио. Из динамиков полилась песня Принца «Пурпурный дождь».

Джолин повернула голову влево, и на мгновение ей показалось, что Тэми сидит рядом, барабанит пальцами по рулю и распевает во все горло: «Пурпурный дождь, пурпурный дождь…»

Майкл протянул руку и выключил радио. И только когда он посмотрел на нее, положил руку ей на бедро и ласково сжал, Джолин поняла, что плачет.

Как ей все это вынести, думала она, отвечая на его взгляд.

Пальцы Майкла снова сжались.

Джолин отвернулась и стала смотреть в окно. Они все еще ехали по прибрежной дороге. Вода в заливе была спокойной и блестела, словно серебро. Когда они свернули на Фронт-стрит, небо очистилось. Бледное солнце пробилось сквозь пушистые серые облака, окрашивая их в лимонный оттенок. В одно мгновение все вспыхнуло яркими красками, зеленые деревья по обе стороны дороги словно впитывали солнечные лучи и светились изнутри.

В городе поток транспорта был очень плотным.

— Все включили фары, — сказал Майкл.

— Но еще утро, — подала голос Лулу с заднего сиденья.

— Это в честь Тэми, — тихо сказала Мила.

Джолин вынырнула из темной бездны своего горя и огляделась. Впереди медленно ехал катафалк, отделенный от них тремя машинами. Сзади еще не меньше сотни автомобилей.

Они ехали через весь город. По обеим сторонам улицы люди выходили из домов и магазинов, собирались группами, махали проезжавшему катафалку.

Везде висели флаги — на столбах и уличных фонарях. Ветер теребил желтые ленты, привязанные к дверным ручкам, почтовым ящикам и антеннам. На витрине книжного магазина плакат: «С ВОЗВРАЩЕНИЕМ ДОМОЙ И ПРОЩАЙ, ТЭМИ ФЛИНН».

Когда они добрались до окраины города — всего через несколько кварталов, — катафалк уже встречали сотни людей.

Водители начали сигналить. Это была симфония, сопровождавшая вереницу машин, повернувшую к кладбищу. Оттуда, с холма над бухтой Либерти, открывался вид на залив, на город и покрытую снегом вершину горы Олимпик.