Змеи и лестницы - Виктория Платова

– Ладно. Не парься. Я тоже тебя люблю.

Вздохнув, Боря присел на корточки, и принялся собирать с пола черепки. И только теперь обнаружил среди боя посуды (интересно, во сколько бы это вылилось по прейскуранту?) еще два, совсем крошечных осколка.

Магнит.

Хрупкий мадридский медведь, когда-то давно унесенный Вереснем из квартиры убитой Кати Азимовой.

* * *

…Парня звали Амирам Ганчев.

Он был однокурсником Даниловой и Рупасова и единственным, кого удалось оперативно разыскать и договориться о встрече. Координаты, заданные Ганчевым по телефону, поначалу смутили Вересня: Четвертая Советская, 10. Во дворах.

– Во дворах? А там что?

– Там съемки. У меня будет немного времени, чтобы поговорить.

К вящему неудовольствию капитана Литовченко (очевидно имевшего на полицейского комиссара Нойманн свои планы) Миша увязалась за Вереснем: ей очень хотелось посмотреть, как добывают информацию эти странные русские.

Отстояв в пробке на Суворовском не меньше двадцати минут, комиссар сказала Вересню:

– Вы могли бы просто вызвать этого человека, Борис. И не терять столько времени. Не думала, что в Петербурге такой напряженный траффик.

– А во Франкфурте что, все пересели на велосипеды? Или на воздушные шары?

– Нет, но…

– И я не могу вызвать этого человека… Ганчева. Потому что заинтересован в нем гораздо больше, чем он во мне. Он не свидетель. Но случайно может знать то, что мне нужно, чтобы выстроить определенную версию. Вы ведь работаете так же, Миша.

– Да. Но эти ужасные пробки…

– Уже приехали.

Они и впрямь уткнулись в целую кавалькаду машин и пару лихтвагенов, от которых прямо во двор змеями тянулись провода.

Амирам Ганчев обнаружился в заполненном людьми третьем дворе – таком же неухоженном, как и среда обитания Макбета-Шейлока Лапоногова. Правда, помойку здесь заменяли проржавевшие, украшенные граффити гаражи. Пока Миша, как зачарованная, смотрела на киношные приготовления, Вересень перехватил за рукав первого попавшегося посвященного (им оказался худосочный юноша в очках и не так давно вышедших из моды джинсах-дудочках) и шепотом спросил, где бы им найти актера Ганчева.

Очкарик указал на дальний гаражный угол, где, в полном одиночестве, стоял брюнет с бумажным стаканчиком с кофе в руках. В полном соответствии со своими болгарскими именем и фамилией, он был смуглолиц и темноглаз. А еще – ладно скроен и крепко сшит.

– Амирам? – произнес Вересень, подходя.

– Да.

– Это я вам звонил. Меня зовут Борис Евгеньевич…

Вересень полез в пиджак, за удостоверением, но Ганчев остановил следователя жестом руки: не стоит, и так все понятно.

– Что вас интересует, Борис Евгеньевич?

– Денис Рупасов и Марина Данилова.

– Угу. Вместе или поотдельности?

Вопрос несколько озадачил Вересня:

– Не знаю. А… как правильнее?

– Правильнее им было никогда не встречаться.

– Почему?

– Каждый из них намного лучше сам по себе. Но когда они вместе – это беда.

– Для кого?

– Для них самих.

– Вы хорошо их знаете, Амирам?

– Мы учились вместе, но никогда не были друзьями.

– А был ли на вашем курсе кто-то, кто с ними дружил?

– Сомневаюсь. Они были чересчур… – Амирам щелкнул пальцами, подбирая нужное слово.

– Чересчур надменными? – подсказал Вересень.

– Пожалуй, так. Мы не виделись после института. Может быть, сейчас что-то изменилось.

Может быть, сейчас они мертвы, – неожиданно подумал Вересень. Если принять версию Миши, – они мертвы. Вместе и поотдельности.

– Вы сказали, что каждый из них лучше сам по себе…

– Марина – чудесная девчонка. Во всяком случае, – была, когда мы познакомились. Легкий человек – наверное, так принято говорить. Но она влипла в Рупасова.

– Влипла?

– Влюбилась без памяти. Все это видели. Что она только не делала, чтобы зацепить его! Крутила романы с другими, даже собиралась замуж за старшекурсника…

– Илью Нагорного?

– Да. Кажется, его звали Илья.

– Собиралась, да так и не собралась?

– Она хотела, чтобы Рупасов ревновал. Но он не то, что не ревновал… Напротив, вздохнул с облегчением.

– Рупасов… Э-э… – теперь уже пришел черед Вересня искать нужные слова. – Поступал с Мариной дурно?

– Он просто не любил ее. Не мог ответить на чувства. Разве это дурной поступок?

– Нет, – вынужден был признать Вересень. – Сердцу не прикажешь.

– Банально, но правда, – Амирам кивнул головой. – Но он хорошо к ней относился. С нежностью. Они были друзья. Лучшие. Может быть, сейчас все изменилось?

– Нет, – у Бори были все основания сказать это. – Ничего не изменилось и сейчас.

– Ну вот, видите. Одну любовь сделала невротичкой и глубоко несчастным человеком. А другой, наверняка, мучился чувством вины. А не будь их друг у друга, они могли бы стать намного счастливее. Разве это не беда?

– Пожалуй, – спокойный и рассудительный болгарин нравился Вересню все больше. Нескольких точных психологических характеристик хватило, чтобы Денис и Марина проявились, как проявляется усеянное мелкими камнями и ракушками морское дно, когда прилив отступает. – Скажите, Амирам… Рупасова ведь собирались отчислить из института.

– Что-то такое припоминаю, но подробности мне неизвестны. Я и тогда их не знал.

– Это не могло быть связано с профнепригодностью?

– Он был не лучше и не хуже большинства других. Просто актер – и все.

– А вы, я смотрю, не просто. Преуспели, можно сказать.

Амирам Ганчев пристально взглянул на Вересня, а затем расхохотался, запрокинув голову и обнажив крупные, похожие на фасолины, зубы.

– Преуспел, да. Вот, играю бизнесмена, жертву разбойного нападения. Смерть наступает на сорок четвертой секунде после появления в кадре.

– Жаль.

Еще никогда Вересень не был так искренен.

… – Ну? Узнали то, что вам нужно? – спросила Миша, когда они садились в машину.

– Кое-что. Правда, это лежит в области психологии и вряд ли облегчит нам поиски. Утешает одно: если бы Марина Данилова не была так настойчива в поисках пропавшего друга, мы бы так ничего и не узнали…

Вторым человеком, с которым намеревался пообщаться Вересень, был Гарри Арнольдович Мараховский. Его телефон значился под номером один на стикере в комнате Даниловой, Боря помнил его дословно: «Сестрорецк. ДР. 13.03. – 19 часов. Гарри Арнольдович»