Повелитель мух. Бог-скорпион - Уильям Голдинг

– Остальные могут расположиться в саду. Пусть укроются за изгородью, немедленно!

– Да, Кесарь.

– Постум, если я велю гвардии тебя отпустить, ты будешь вести себя хорошо?

Постум покосился на темный вход в туннель. Император вздохнул.

– Прошу тебя, выбрось мысли о туннеле из головы. Мои воины получили приказ. Идем со мной! Обсудим все спокойно.

Постум растолкал держащих его солдат.

– Что ты сделал с моим войском, колдун?

– Всего лишь провел смотр, ничего особенного. Только растянул его до бесконечности.

Постум нахлобучил на голову шлем. Алый с золотом плюмаж местами обуглился.

– Что ты намерен со мной сделать?

Император криво усмехнулся.

– Посмотри на Мамиллия. Можешь представить его Императором?

Мамиллий лежал на животе на каменной скамье. Двое солдат держали его за ноги, а третий, пыхтя, стаскивал с головы застрявший шлем.

– Однако я получал весьма подробные доклады…

Император поманил кого-то пальцем.

– Фанокл.

– Да, Кесарь.

– Объясни законному наследнику раз и навсегда, какова твоя цель.

– Я уже объяснял, Император. Чтобы не было рабов и войны.

Постум хмыкнул.

– Приведите раба, которого я поймал. Это он был среди поджигателей твоего корабля.

Двое солдат притащили за руки и за ноги раба. Он был обнажен, но уже успел высохнуть. На вид настоящий титан, способный голыми руками убить льва – бородатый, смуглый и необузданный.

Император оглядел его с ног до головы.

– Кто это?

Солдат схватил пленного за волосы и вывернул его голову, так что тот оскалился от боли. Постум наклонился вперед и осмотрел метки, вырезанные в ухе раба. Затем кивнул, и солдат разжал руки.

– Зачем ты это сделал?

Раб ответил голосом, огрубевшим от крика и непривычным к разговору:

– Я гребец.

Император удивленно вскинул брови.

– Выходит, нужно приковывать гребцов к веслам? Или это слишком дорого?

Раб попытался умоляюще заломить руки.

– Кесарь, будьте милосердны, – сказал Фанокл. – Его соседа убило доской. Краб пролетел мимо.

Мамиллий с воплем освободился от шлема и тут же бросился к рабу.

– Ты не пытался меня убить?

– Зачем мне вас убивать, повелитель? Вы вправе доводить нас до изнеможения, ведь вы нас купили. Но этот человек хотел лишить нас работы. Мы видели, как его корабль идет без весел и парусов, против ветра. И каково гребцам понимать, что они не нужны?

– Мой корабль освободил бы вас! – воскликнул Фанокл.

Император задумчиво посмотрел на раба.

– Ты счастлив вечно сидеть на скамье?

– Одни боги знают, какие лишения мы терпим.

– Тогда зачем тебе такая жизнь?

Помолчав, раб ответил фразой, судя по всему, зазубренной в далеком прошлом:

– Лучше быть рабом у бедняка, чем править призраками в аду.

– Ну что ж, ясно. Уведите его, – кивнул Император солдатам.

Постум издал ехидный смешок.

– Слышишь, грек, что думает профессиональный моряк о твоем корабле?

Император повысил голос:

– Постой, давай узнаем мнение профессионального солдата о гром-машине. Офицер?

Офицер уже торопился им навстречу, отдавая салют.

– Простите, Император, но госпожа…

– Какая госпожа?

– Ее не пропускают без приказа.

– Ефросиния! – надтреснутым голосом вскричал Мамиллий.

Офицер побежал обратно.

– Пропустить ее! Живее!

Солдаты у туннеля расступились, и Ефросиния поспешила к Фаноклу и Императору.

– Где ты была, девочка? Почему не с остальными женщинами?

Она молчала, только вуаль подрагивала над губами. Император поманил Ефросинию пальцем.

– Держись рядом со мной. Тут тебе ничего не угрожает. Офицер!

– Слушаю, Император!

– Вольно. Постум, спрашивай.

Постум изучающе посмотрел на офицера.

– Капитан, ты обычно радуешься предстоящему сражению?

– Ради защиты Отца Империи…

Император упреждающе поднял руку.

– Твоя преданность не вызывает сомнений. Ответь на вопрос, пожалуйста.

Капитан задумался.

– В целом, да, Император.

– Почему?

– Новизна, Император. Упоение битвой, повышение по службе, иногда трофеи…

– Ты хотел бы разить врага на расстоянии?

– Не понимаю.

Постум указал большим пальцем на Фанокла.

– Это тот самый мерзкий грек, который смастерил орудие на причале. Нажимаешь на рычаг, и враг взлетает на воздух в облаке дыма.

Капитан замолчал, морща лоб.

– Выходит, Императору мои солдаты будут не нужны?

– Выходит, что так.

– Повелитель, а что если гром-машиной завладеет враг?

Постум взглянул на Фанокла.

– Доспехи защитят?

– Ни в коей мере.

Император бережно поправил Мамиллию алую накидку.

– Полагаю, подобное одеяние исчезнет. Солдаты будут ползать на животе, а форме станут придавать цвета грязи и фекалий.

Офицер посмотрел на свой сверкающий нагрудник.

– … металл можно перекрасить в неяркий оттенок или просто запачкать.

Офицер побледнел.

– Император, вы шутите.

– Ты сам видел, что натворил этот корабль в порту.

Офицер отшатнулся, раскрыв рот и тяжело дыша, как человек, увидевший ночной кошмар. Он начал судорожно оглядываться – на изгородь, каменные скамьи, солдат, защищающих туннель.

Постум сделал шаг вперед и взял его за руку.

– Так что скажешь, капитан?

Их глаза встретились. С лица капитана исчезли сомнения; он сжал челюсти и вздернул подбородок.

– Вы справитесь с остальными, генерал?

Постум кивнул.

Сумятица возникла мгновенно. Сквозь завесу жестикулирующих фигур, сквозь толпу людей, стремящихся удержать равновесие на краю пруда, было видно, как Фанокл летит к безмятежным лилиям от кулака Постума. Тем временем офицер уже мчался ко входу в туннель, а Постум грузно шагал следом. Офицер выкрикнул приказ солдатам, охраняющим вход, и те расступились, словно живая ширма – раз-два! раз-два! раз-два! Постум с офицером скрылись в туннеле; охрана в боевой готовности осталась с одной стороны. Солдаты начали строиться в шеренги у пруда. Мамиллий, которому пруд перекрывал путь к туннелю, заметался, пытаясь найти кратчайший путь по суше. И только Император был по-прежнему молчалив и благороден, разве что немного более бледен и отстранен под угрозой свержения и гибели. Вскоре солдаты встали на ноги, а Фанокл выбрался из пруда, который Мамиллий наконец решился перейти вброд. Не веря в предательство офицера, они направились ко входу в туннель. Император зашагал следом. По дороге он бросил задумчивый взгляд на «живую ширму», которую дисциплина сделала бесполезной, и едва заметно повел плечами под тогой.