Женская война - Александр Дюма

— Об этом стоит подумать, — сказала принцесса, а между тем герцог, улыбаясь презрительной улыбкой, с жалостью смотрел на этих женщин, рассуждавших о военных делах, которые затруднили бы мужчин, самых смелых и самых предприимчивых.

— Я готов выслушать вас, сударыня, — сказал Ленэ, — пожалуйте сюда.

И Ленэ увел виконтессу к окошку.

Та сказала ему на ухо свою тайну. Ленэ вскрикнул от радости.

— Действительно, — сказал он принцессе, — на этот раз, если вы предоставите госпоже де Канб полную свободу действовать, Сен-Жорж будет взят.

— А когда? — спросила принцесса.

— Когда угодно.

— Виконтесса — великий полководец! — сказал Ларошфуко с насмешкой.

— Вы будете судить об этом, господин герцог, — возразил Ленэ, — тогда, когда войдете в крепость, не сделав ни одного ружейного выстрела.

— Тогда буду с вами согласен.

— Если дело так верно, как вы говорите, — сказала принцесса, — так надо все приготовить на завтра.

— Извольте назначить день и час, — отвечала Клер, — я буду ждать в своей комнате приказаний вашего высочества!

С этими словами она поклонилась и ушла. Принцесса, в одну минуту перешедшая от гнева к надежде, сделала то же. Маркиза де Турвиль пошла за нею. Эспанье, повторив свои обещания, тоже вышел, и герцог остался один с Ленэ.

— Любезный господин Ленэ, — сказал герцог, — женщины взяли ведение войны в свои руки, стало быть, мужчинам неплохо бы прибегнуть к интриге. При мне говорили о некоем Ковиньяке, которому вы поручили набрать роту, и рассказывали, что он очень ловкий человек. Я призывал его к себе, нельзя ли как-нибудь увидеться с ним?

— Он уже ждет, монсеньер.

— Так позовите его.

Ленэ позвонил. Вошел лакей.

— Введите капитана Ковиньяка, — приказал Ленэ.

Через минуту старинный наш знакомец показался в дверях. По обычной своей осторожности он не пошел дальше.

— Подойдите, капитан, — сказал герцог, — я герцог де Ларошфуко.

— Я прекрасно вас знаю, монсеньер, — отвечал Ковиньяк.

— А, тем лучше! Вам поручено было набрать роту?

— Она набрана.

— Сколько у вас человек?

— Полтораста.

— Хорошо одеты? Хорошо вооружены?

— Хорошо вооружены, дурно одеты. Я прежде всего занялся оружием как самой необходимой вещью. Что же касается одежды, то у меня недостало денег, потому что я человек чрезвычайно бескорыстный и действовал только из преданности к принцам: ведь я получил от господина Ленэ только десять тысяч ливров.

— И с десятью тысячами ливров вы набрали полтораста солдат?

— Да, монсеньер.

— Это удивительно!

— Монсеньер, у меня есть особые средства, мне одному известные, ими-то я и действую.

— А где ваши люди?

— Они здесь; вы увидите, монсеньер, что это за удивительная рота, особенно в нравственном отношении; все они из порядочных людей, ни одного нет из черни.

Герцог де Ларошфуко подошел к окну и действительно увидел на улице полтораста личностей разных лет, разного роста и разных званий. Они стояли в два ряда под командою облаченных в великолепные мундиры Фергюзона, Барраба, Карротеля и двух их товарищей. Все эти субъекты гораздо более походили на шайку разбойников, чем на роту солдат.

Как сказал Ковиньяк, они выглядели оборванцами, но вооружены были превосходно.

— Даны ли вам какие-нибудь приказания насчет ваших людей? — спросил герцог.

— Мне приказано привести их в Вер, и я жду только вашего подтверждения, чтобы передать мою роту господину Ришону. Он ждет ее.

— А сами вы разве не останетесь в Вере?

— Я, монсеньер, имею правило: никогда не запирай себя по-глупому в четырех стенах, если можешь бродить по полям. Я рожден вести жизнь патриархов.

— Хорошо! Живите где вам угодно, но отправьте ваших людей в Вер.

— Так они должны окончательно стать частью гарнизона этой крепости?

— Да.

— Под командой господина Ришона?

— Да.

— Но, монсеньер, — возразил Ковиньяк, — что будут делать мои люди в крепости, когда там есть уже человек триста?

— Вы, я вижу, очень любопытны?

— О, я расспрашиваю вас, монсеньер, не из любопытства, а из страха.

— Чего вы боитесь?

— Боюсь, что их осудят на бездействие, а это будет очень жаль; у кого ржавеет хорошее оружие, тому нет оправдания.

— Будьте спокойны, капитан, ни они, ни их оружие не заржавеют, через неделю они будут сражаться.

— Так их убьют?

— Очень может быть! Или, может статься, имея особенное средство вербовать солдат, вы знаете еще и секрет, как сделать их неуязвимыми?

— О, дело совсем не в том; но я желаю, чтобы мне заплатили за них, пока они не убиты.

— Да разве вы не получили десяти тысяч ливров, как сами признались мне?

— Да, в задаток. Спросите у господина Ленэ: он человек аккуратный и, я уверен, помнит наши условия.

Герцог обернулся к Ленэ.

— Все это так, господин герцог, — сказал безупречный советник. — Мы дали господину Ковиньяку десять тысяч ливров наличными на первые издержки, но мы обещали ему по сто экю за каждого человека с зачетом израсходованных десяти тысяч.

— В таком случае, — сказал герцог, — мы должны капитану тридцать пять тысяч.

— Правильно, монсеньер.

— Вам отдадут их.

— Нельзя ли теперь, господин герцог?

— Никак нельзя.

— Почему же?

— Потому что вы принадлежите к числу наших друзей, а прежде всего надо переманивать к себе чужих. Вы понимаете, угождают только тем, кого боятся.

— Превосходное правило, — сказал Ковиньяк, — однако при всех сделках назначают какой-нибудь срок.

— Хорошо, — отвечал герцог, — назначим неделю.

— Извольте, неделю.

— А если мы не заплатим и через неделю? — спросил Ленэ.

— В таком случае, — отвечал Ковиньяк, — солдаты опять принадлежат мне.

— Вполне справедливо! — сказал герцог.

— И я делаю с ними что хочу?

— Разумеется, ведь они ваши.

— Однако… — начал Ленэ.

— Все равно, — сказал герцог советнику, — ведь они будут заперты в Вере.

— Все-таки я не люблю таких покупок, — отвечал Ленэ, покачивая головой.