Совы охотятся ночью - Энтони Горовиц

— Не стану я прополаскивать рот мыльной водой! Мне уже не десять лет!

Обычно эти двое разговаривали между собой тихо. Они знали свое место в доме и почитали прямым долгом не попадаться на глаза до тех пор, пока их услуги не понадобятся, старались лишний раз не привлекать к себе внимания. Но сейчас Эрик заорал на мать, и первым делом та непроизвольно бросила встревоженный взгляд на дверь, дабы проверить, заперта ли она.

— Тебе не следовало делать того, что ты сделал, — прошипела Филлис. — Не стоило так вести себя.

— Думаешь, мне тут нравится? Думаешь, мне доставляло радость работать с тобой все эти годы? — Грудь у Эрика судорожно вздымалась. Он готов был разрыдаться. — Ты всегда отказывалась смотреть на вещи моими глазами. Ты понятия не имеешь, что значит быть таким, как я.

Было в голосе сына что-то, тронувшее ее, пусть всего лишь на минуту. Но Филлис не поддалась порыву, не встала с места.

— Ты не должен был врать тому полицейскому, — процедила она.

— А ты не должна была говорить того, что сказала!

— Может, и так. Только я тебя уже предупреждала: рано или поздно они все равно докопаются до правды. И что ты тогда будешь делать? — Филлис сложила руки. — Я приняла решение, Эрик. Когда все закончится и полиция оставит нас в покое, я перееду к сестре. Хватит мне уже работать. И ты прав: это ненормально, что мы служим тут вместе.

Сын уставился на нее:

— А как же я?

— Ты можешь остаться здесь. Уверена, мистер Пендлтон о тебе позаботится. — Она бросила взгляд в направлении хозяйских апартаментов. — Он с тобой разговаривал этим вечером?

В семь часов Эрик отнес Фрэнсису Пендлтону ужин, а часом позже забрал поднос. Хозяин практически не выходил из спальни весь день: проспал несколько часов под действием данного доктором Коллинзом лекарства, а потом просто сидел, ничем не занимаясь. К еде он почти не притронулся.

— Он ничего мне не сказал.

— Ну так тебе следует поговорить с хозяином.

— Не оставит он меня. И сам здесь не останется. Продаст Кларенс-Кип и вернется в Лондон. И куда я пойду?

— Ну, это твои проблемы.

— Пожалуйста, мам… — Голос у Эрика Чандлера задрожал, и, к отвращению матери, сын заплакал. — Не бросай меня. Ты не можешь так со мной поступить.

— Еще как могу, Эрик. Мне еще много лет назад нужно было это сделать. А после того, что ты тут натворил, я вообще не хочу тебя видеть.

Она встала и снова включила радио, как раз когда ведущий «Музыкальной карусели» объявил «Голубой Дунай» Иоганна Штрауса. Мать и сын слушали, не глядя друг на друга. Лицо у Филлис было словно каменное. Эрик тихонько хныкал. Оркестр ударил по струнам, и зазвучал веселый вальс.

VI

Дальше от них по коридору Фрэнсис Пендлтон лежал в темноте, собираясь с мыслями. Он не спал и не бодрствовал, но находился где-то посередине, стараясь отделить кошмар недавних событий от реальности, в которой очутился теперь. Он хотел бы встать, но едва смог пошевелиться: действие принятого утром наркотика до сих пор еще не прошло. Но тяжелее всего давило на него горе из-за утраты Мелиссы, всегда, несмотря ни на что, бывшей единственной его настоящей любовью.

Стоило Пендлтону подумать о ней, и желание жить исчезало.

Он перекатился на бок и медленно, словно старик, поднялся на ноги. На нем были все те же халат и пижамные брюки, в которых он встречал старшего инспектора и того немца, что заходили поутру. Фрэнсис забыл, что говорил им и о чем они его расспрашивали. И надеялся, что ничего не выболтал.

Он покинул комнату и пошел, босой, по коридору. В доме царила тишина, а темнота была почти осязаемой — ему буквально приходилось раздвигать ее, чтобы идти дальше. Однако бархатная портьера была отдернута, и до него, очень слабо, доносились из квартиры слуг звуки вальса. Фрэнсису захотелось приказать им выключить музыку, но сил не было.

Пендлтон не осознавал, куда направляется, но не удивился, оказавшись именно там. Он открыл вторую дверь и оглядел супружескую спальню, которую делил с Мелиссой на протяжении четырех лет их брака. Нет, не совсем так. Ближе к концу она все чаще изъявляла желание спать одна. Эта спальня стала ее личной комнатой, а не их общей.

Лунный свет струился через окна, освещая интерьер, и Фрэнсис скользнул взглядом по кровати, которую они вместе выбирали, по шкафу, найденному женой в маленькой антикварной лавке в Солсбери. Он осмотрел два позолоченных столика и ощутил, как в животе все сжалось при мысли, что телефона здесь больше нет. Естественно, полицейские забрали аппарат. Фрэнсис стоял в дверях как пригвожденный к месту, не решаясь сделать еще шаг.

Нужно продать все, решил он. Продать дом и мебель. Продать… Его глаза пробежали по комнате и заметили нечто, нарушающее порядок. Комод с ящичками между окнами. Верхний ящик был слегка выдвинут. Разве так должно быть? Фрэнсис заходил в комнату, когда тут работала полиция, и позже, когда здесь наводили порядок. Он заглядывал сюда этим самым утром. Ящик был задвинут, никаких сомнений.

Пендлтон заставил себя войти в дверь, словно бы перешагнув через незримый барьер. Присел и открыл ящик. Здесь Мелисса хранила самые интимные предметы гардероба: чулки, белье. Он смотрел на разные вещи и вспоминал их форму и тепло, пока они были на ней. И каким-то образом, вопреки наркотическому дурману, заметил, что одна из них исчезла. Это была шелковая ночная сорочка, белая в цветочек, которую он купил для жены в Париже. Продавалась она в дорогом бутике на Елисейских Полях. Мелисса, проходя мимо, заметила вещь в витрине и обмолвилась, что та ей понравилась. Когда они вернулись в отель, Фрэнсис бегом помчался назад в бутик, чтобы устроить для супруги сюрприз. И сейчас он перерыл весь ящик, чтобы проверить, не ошибся ли. Но знал, что не ошибся. Он видел сорочку, аккуратно сложенную, после того как в комнате убрались. Она лежала сверху стопки. Она определенно была здесь.

Кто взял ее? Кто совершил подобное кощунство?

Фрэнсис прислушался к доносящейся через темноту музыке. Ему вспомнился Эрик Чандлер и то, как дворецкий всегда смотрел на Мелиссу. Супруги посмеивались над ним, но Фрэнсис часто ловил себя на мысли, что так быть не должно. У него возникло желание немедленно пойти в гостиную и обвинить обоих, мать и сына. Но сил не было. Он чувствовал себя больным. Выяснение отношений можно отложить до утра.

Фрэнсис Пендлтон медленно вышел из комнаты и направился к себе в спальню.

VII

После чудесного ужина в обществе старшего инспектора Крола Аттикус Пюнд вернулся в свой номер. Голова была полна всевозможных мыслей, спать еще не хотелось. Он закурил сигарету и вышел на узкий балкон. С него открывался беспрепятственный вид на море, раскинувшееся, сколько хватало глаз: сплошная линия, идеально очерченная в лунном свете. Сама луна низко висела над горизонтом и казалась одноглазым существом, подглядывающим за ним с другой стороны мира. Аттикус вслушивался в ритмичный шум волн и курил. Тьма нашептывала ему что-то, и он догадывался, что именно.