Клинок ведьм - А. К. Малфорд

отстраниться, но она притянула его лоб к своему, удерживая, заставляя выслушать:

– Я знаю, что ты мне не поверишь, но это правда. Ты совершал ужасные вещи, ты поступал мужественно, и я не знаю, что в тебе перевешивает – добро или зло, но мне, нахрен, все равно. Я не буду подсчитывать проценты и не буду взвешивать твою душу. – Слезы текли и текли по их щекам, и Руа наконец произнесла те слова, которые и сама мечтала услышать: – Я вижу тебя, все темные уголки твоего сердца – так же, как ты видишь мои. И я люблю тебя.

Его губы столкнулись с ее губами. Как отчаянно они оба нуждались в этом – любить кого-то, быть любимыми, разрешить себе сказать правду, которая рвалась наружу. Руа крепче обняла его и потянула к себе, желая прижать его грудь к своей. Ренвик оперся о кровать одной рукой, второй пытаясь стащить одеяло, разделявшее их, так отчаянно, словно это был их единственный шанс побыть вместе.

– Ваше Величество, – послышался взволнованный голос из-за стены палатки, и Ренвик с рычанием разорвал их поцелуй.

– Что?

– Баба Аиру согласилась встретиться с вами, – доложил посланник.

Пухлые губы Руа раскрылись, она сделала неглубокий вдох и посмотрела на Ренвика.

– Ты должен идти.

– Нет! – рыкнул он, и она улыбнулась, запечатлев еще один поцелуй на его губах.

– Мне все равно нужно принять ванну и поесть, – пробормотала она. – Иди.

Ренвик шмыгнул носом и вытер слезы – казалось, он размышлял, может ли оставить Руа после самого важного в жизни признания.

– Обещаю, что в ближайшее время не сбегу из Лирейской котловины, – с улыбкой проговорила она и поймала последнюю его слезинку пальцем. Руа могла с легкостью прочесть по лицу Ренвика, как много значили эти слова для него – ребенка, брошенного собственной матерью. Ренвик смотрел на Руа так, будто увидел солнце.

– Я ради тебя небо готов обрушить на землю, – пообещал Ренвик и, поцеловав Руа, вышел.

Глава двадцать седьмая

Руа скормила Раге очередное яблоко, и лошадь радостно фыркнула. Ренвик до сих пор беседовал с Бабой Аиру. Руа приняла ванну и решила не расхаживать туда-сюда по шатру короля, ожидая его возвращения. Все это было слишком личным. Их обещания и признания казались ненадежными. Руа не знала, стоит ли им двигаться дальше, пока она не почувствует отклик на слова Ренвика каждой частичкой души.

– Он не возьмет свои слова назад, – пробормотала Руа, пока Рага обнюхивала ее лицо. Она огладила шею лошади сильно, размашисто – именно так, как, похоже, нравилось кобыле. – Я в этом уверена, – повторила Руа, стараясь унять дрожь в коленях.

На обед она еле-еле смогла запихнуть в себя кусок хлеба. Подумать только! Ренвик Востемур, король Севера, был ее суженым – и к тому же синим ведьмаком, пусть лишь отчасти. Никто не догадывался, что у нее есть суженый, и она была этому рада. А теперь открывшаяся правда лишь подтвердила все предательские чувства, которые она испытывала к нему. Он тайно помогал ее семье еще до того, как узнал, что они предназначены друг другу. Он не был монстром, которым все его считали. Все кусочки пазла сложились в голове, и от этого хотелось смеяться, плакать и кричать одновременно.

Над головой Руа прокричал ястреб, и она поняла, что еще одно из видений Ренвика сбылось. Позади послышался стук копыт. Руа оглянулась через плечо и увидела Тадора, скачущего к конюшне.

– Ваше Высочество, – поприветствовал он и кивнул. Затем спешился, слез с лошади и передал поводья конюху.

– Выглядишь так, будто сейчас из кожи вон выпрыгнешь. – Тадор подошек к Руа и скрестил руки на груди. Его одежду – туго повязанный шарф, меховую шапку и шерстяные перчатки – покрывал толстый слой снега.

– Так и есть, – прошептала Руа, стараясь, чтобы голос не дрожал. Ей хотелось кричать, пока не разорвет легкие, или стучать по стене кулаком, пока костяшки не начнут кровоточить – что угодно, лишь бы остановить волну ужаса и восторга, поднимающуюся внутри.

– Значит, теперь ты знаешь. – Огромный фейри прислонился к воротам конюшни и рассмеялся.

– Что знаю? – Руа уставилась на него.

– Что ты – его суженая, – хохотнул Тадор.

У Руа свело живот.

– Так ты был в курсе?

– Если хочешь знать, он мне ничего не говорил, – ответил Тадор, развернулся и оперся на ворота конюшни. Видно, он очень устал от холода и долгой езды. – Но не нужно быть синей ведьмой, чтобы понять – стоит только увидеть вас двоих вместе. Когда Ренвик смотрит на тебя, он становится буквально другим человеком. Да и ты тоже.

Руа сжимала и разжимала кулаки, встряхивала руками и ногами, будто готовясь к спаррингу.

– Почему Творцы Судеб решили, что мы должны быть вместе? – простонала она. Мысли торнадо носились в голове. Все это казалось шокирующим и неизбежным одновременно, и она не могла справиться с разнообразием эмоций, рвущих ее на части.

– Может быть, они знали, что вас обоих преследует смерть и чувство вины? А может потому, что вы смогли разглядеть друг друга за коронами и титулами?

В голове Руа возник еще один вопрос, требующий ответа:

– Так вот почему ведьмы называют меня Мхениссой? Потому что я его суженая?

Эхирис вновь крикнула с высоты, и Тадор ответил:

– Ты сама заслужила этот титул, принцесса. Хотя, насколько я знаю, ведьмы рады, что ты связана с Ренвиком. Они верят, что ты превратишь его в лучшего правителя… И я с ними согласен.

Руа искоса взглянула на Тадора.

– А ты знаешь, кто он такой?

Темные глаза стражника на мгновение метнулись к ней, но сразу обратились к лошадям.

– Мы никогда не говорили об этом. Ни разу. Я видел, как светились глаза Ренвика в день, когда встретил его. И это был последний раз, когда он плакал.

Грудь Руа сжалась: она осознала цену слез, пролитых Ренвиком совсем недавно. Она рассеянно почесала Рагу за ухом и спросила:

– Как долго ты уже охраняешь Ренвика?

– Боги, я сбился со счета. – Тадор ослабил шарф на шее. – Более двенадцати лет.

Руа прикинула и решила, что Ренвик плакал в последний раз в день смерти его матери и брата. Их смерть принесла ему больше боли, чем факт, что мать его оставила. Это чувство ненужности разбивало Руа сердце – она о таком никогда не горевала.

Тадор словно прочитал ее мысли:

– Я рад, что теперь у него есть ты. Ему нужно выпустить горе наружу, нужно плакать и переживать. Хорошо, что теперь