Жернова истории - Андрей Колганов

Надо было принимать какое-то решение: либо лечь на дно, не шевелить плавниками, в надежде, что большая рыба не обратит на тебя внимания, либо вступить в рискованную игру с малыми шансами и непредсказуемыми последствиями. Та же самая эмоциональная сторона натуры, которая толкнула меня на открытое противостояние с явными коррупционерами (моей натуры? Нет, надо признать, что в данном случае, скорее, натуры Осецкого), теперь во весь голос вопила, что надо отступиться и уйти в тень. Ну вот это уже крик моей собственной трусости. Разум же придушенно шептал, что надеяться на то, что авось пронесет, не годится. Страх перед последствиями должен в данном случае подвигнуть на борьбу, а не на то, чтобы прятать голову в песок. Ибо в последнем случае топор может обрушиться на шею неожиданно, не оставляя возможности организовать отпор да и вообще хотя бы как-нибудь защититься.

В конце концов, измученный этими мыслями, заключаю компромисс сам с собой: делать нечего, придется собраться и напрячься, чтобы устроить подкоп под неуязвимого зампреда ОГПУ. Но подкоп этот надо делать по возможности чужими руками (более сильными, чем мои), сам же при этом буду стараться остаться в тени. Но и принятие такого решения не позволяет уснуть. В голове начинает тесниться множество соображений насчет того, кого и как можно было бы подтолкнуть к действиям против Ягоды и как добиться эффективности этих усилий… Сон приходит как-то незаметно, уже под самое утро.

Но вот поезд останавливается у платформы польской пограничной станции Стольпце (Столбцы). Проверка документов, таможенный досмотр – на этот раз наш опечатанный багаж не вызывает вопросов, – и поезд отправляется в сторону СССР. Состав буквально на мгновение притормаживает на полустанке Колосово, давая возможность сойти польским жандармам, и вот поезд вкатывается на нашу станцию Негорелое. Все, мы на территории СССР.

Неожиданно наша комиссия натыкается на проблемы – на этот раз уже с нашей таможней. Мы выстраиваемся в очередь перед таможенным пунктом. Большинство членов комиссии обзавелось в Берлине дешевенькими фибровыми чемоданами для перевозки коробок с пистолетами и патронами. Я же в числе немногих щеголяю новеньким кожаным чемоданом. Не удержался, купил, хотя дома меня ждет весьма неплохой английский. Некоторые же командиры в целях экономии ограничились тем, что увязали свои покупки при помощи шпагата и плотной оберточной бумаги, сложенной в несколько слоев, в большие пакеты.

Первого же члена нашей комиссии, предъявляющего свой багаж именно в виде такого пакета, встречает преисполненный язвительности вопрос таможенника:

– И зачем это вам столько пистолетов, скажите на милость? – тычет он пальцем в открытые по его требованию коробки, лежащие на развернутой коричневой бумаге.

Наш товарищ, нисколько не смущаясь, парирует:

– Разрешение на провоз оружия есть? Есть! Так чего еще нужно?

Но и таможенник не собирается уступать:

– Разрешение у вас всего одно. А его надо оформлять на каждый экземпляр ввозимого оружия и предметов военного снаряжения!

Боевой командир теряет свой бравый вид. Он не знает таможенных правил и не находит, что возразить.

– Так как же быть? – растерянно спрашивает он.

– Сдадите груз на таможенный склад, заплатите штраф за попытку провоза товаров в обход таможенных правил, затем оформите все необходимые разрешения, вернетесь к нам и получите свои пистолеты, уплатив пошлину за хранение. Все очень просто, – издевательски ухмыляется таможенник.

– Черт! – вырывается у командира. – А как-нибудь по-другому нельзя решить вопрос?

Стоящий неподалеку от нас руководитель комиссии, начдив Телепнев, тоже заметно нервничает, не зная, что предпринять.

– Ну-у, – тянет чиновник, – я бы, конечно, мог посочувствовать вашему положению. Но поймите – надо мной тоже есть начальство. И какой ему интерес закрывать глаза на нарушение таможенных правил? – С этими словами таможенник характерным жестом потер друг о друга большой и указательный палец.

Так, похоже, ситуация дозрела до того, что становится необходимым мое вмешательство.

– Скажи-ка, любезный, – вылезаю вперед и сую чиновнику под нос свое служебное удостоверение. Командиры-то все едут под видом штатских, и кроме загранпаспортов у них никаких удостоверений нет, а мое удостоверение ответственного работника НКВТ не было необходимости прятать. – Вот если я прямо сейчас твоему начальству и позвоню? И узнаю, есть у Андрея Ивановича Потяева интерес в этом деле или нет? А он уж сам тебе все разъяснит насчет таможенных правил. Думаешь, ему понравится, что ты тут тормозишь комиссию, командированную, между прочим, нашим наркоматом? (Про Реввоенсовет я решил не упоминать – потому что не фиг об этом трезвонить.)

Чиновничья спесь на глазах сдувается.

– Но я же не знал, – лепечет таможенный страж. – Конечно, если сам Андрей Иванович… и комиссия нашего наркомата… Тогда никаких вопросов… – Тут таможенник преодолевает смущение, бросается своими руками закрывать и связывать обратно в пакет коробки с оружием, вещая торжественно-восторженным голосом: – Прошу вас, товарищи! Проходите! Приветствую вас на земле Советской республики! И желаю вам счастливого пути в столицу нашей Родины! – Похоже, от волнения он слегка «текст попутал»: такие речи уместны, скорее, на пограничном переходе.

Еще до прибытия поезда в Москву сдаю главе комиссии пистолеты и патроны, закупленные по его заказу на полученный аванс (естественно, под расписку, с указанием марок и номеров оружия, товарных чеков и уплаченных за каждый экземпляр сумм). От Белорусско-Балтийского вокзала беру извозчика – нет желания толкаться в трамвае, имея с собой крайне важные документы (копии проектов контрактов) и чемодан с пистолетами. Вот кстати: впереди маячит еще одна статья расходов. Нужно завести металлический шкафчик с надежным запором для хранения оружия и огнеприпасов.

Следующий день – понедельник, 18 августа – был рабочим, надо было отправляться в наркомат отчитываться о командировке. Но для начала следовало нанести визит непосредственному начальству – Аванесову.

Варлаам Александрович был уже, конечно, извещен о перипетиях моего участия в деятельности комиссии РВС СССР и встретил меня с печальной миной на лице:

– Что же это вы, Виктор Валентинович, так опрометчиво себя ведете? Хотя я и был наслышан о вашем обыкновении рубить с плеча в вашу бытность в эстонском торгпредстве и в АРКОСе, но полагал, что вы набрались жизненного опыта, остепенились и не станете более действовать, не рассуждая. – Он снял пенсне и потер пальцами переносицу. Его большие выразительные глаза уставились на меня с искренним огорчением.

– Честно говоря, не понимаю вас, – отвечаю с легким пожатием плечами. – Неужели простое выполнение обязанностей по подготовке выверенных с коммерческой стороны контрактов способно вас настолько расстроить?

– Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю! – Несмотря на стремление к сдержанности, раздражение все-таки прорывается в голосе замнаркома. – Вы демонстрируете удивительную способность наживать себе влиятельных врагов, ставя в неловкое положение не только самого себя, но и весь наш наркомат. – Да, похоже, вот этим последним обстоятельством Варлаам Александрович действительно искренне опечален. – Ладно, что сделано, то сделано. – Аванесов старательно снижает градус недовольства в своем голосе. – Я, со своей стороны, постараюсь как-нибудь загладить вашу прискорбную неловкость. В этой конторе («А, это он про ОГПУ…») мое слово еще кое-что значит. Но уж постарайтесь, голубчик, обойтись в дальнейшем без подобных выходок! – Тут его голос вновь приобретает твердость.