Шут - Эндрю Гросс

— Захочется вернуть копье — зови нас.

Бык подмигнул, шлепнул коня по крупу и махнул рукой.

Я смотрел им вслед, пока последний не скрылся за городскими воротами. Похороны Стефена должны были пройти позднее. Других дел здесь у меня не осталось.

Народу в соборе, когда туда принесли гроб, собралось мало. Посторонний, загляни он туда, ни за что бы не поверил, что хоронят герцога, павшего в битве. Присутствовали только Анна, их сын, Эмили и я. Да еще епископ.

Гроб внесли в крипту, устроенную в глубине замка, и поместили в мраморный саркофаг. Там, в темном, мрачном и узком закутке, лежали останки последних епископов и членов правящей семьи. Воздуха не хватало, и факел едва горел.

Вся церемония прошла скромно и быстро. Да и о чем говорить?

О том, что Стефен забыл о чести и достоинстве, предавшись жадности и властолюбию? О том, что он оскорблял жену и не занимался сыном? О том, что в поисках добычи грабил Святую землю?

Епископ Боре, тот самый, что отлучил нас от церкви, прочитал полушепотом короткую молитву. Эмили держала меня за руку. Когда все закончилось, Анна склонилась над гробом и запечатлела на щеке супруга сухой, бесстрастный поцелуй.

Прозвучало последнее «прости». Анна вывела сына из крипты, епископ медленно двинулся за ней.

— Оставь меня ненадолго, — сказал я Эмили.

Она удивленно посмотрела на меня.

— Хочу сказать кое-что от жены и сына.

Эмили кивнула и вышла. Мы остались одни. Стефен и я.

Я смотрел на глубоко посаженные глаза. На крючковатый, ястребиный нос.

— Если и был в этом мире ублюдок, так это ты. Покойся ж в аду, свинья.

Я опустил крышку гроба.

В руке у меня было священное копье. Глядя на него, я вспоминал всех, чью жизнь оно так или иначе изменило. Может быть, подумал я, когда-нибудь, через много лет, кто-нибудь снова найдет его. В другое время. Когда люди смогут отнестись к нему иначе. Когда оно действительно будет восприниматься как нечто чудесное. Когда оно приблизит их к Богу.

Ты было чертовски хорошим посохом. Я улыбнулся. Но как реликвия принесло не покой и мир, а раздоры и кровь.

Я положил копье в саркофаг, задвинул тяжелую крышку и отвернулся.

Вернулся служитель. Я кивнул, и он занялся своим делом. Мне же оставалось только попрощаться. С Софи, Филиппом и турком, пощадившим меня в Антиохии.

Саркофаг запечатали и задвинули в сделанный в стене проем. Потом заложили камнем. Замазали трещины раствором.

Там оно будет лежать вечно.

Или пока не понадобится снова.

В церкви звонили колокола.

Едва я вышел из крипты, как ко мне подбежала явно взволнованная чем-то Эмили.

— У нас гости, Хью! Архиепископ Велло уже у ворот.

— Велло?

Имя ничего мне не говорило.

— Да. Из Парижа.

Париж! Я не знал, что означает его приезд, чего от него ожидать, хорошего или плохого. Нас отлучили от церкви. Если архиепископ подтвердит отлучение, то получится, что мы сражались понапрасну. И что бы там ни говорила Анна, какие бы обещания ни давала, без церкви мы превращались в изгоев.

Я проковылял во двор. Анна и епископ Бартельм стояли неподалеку, готовясь встречать высокого гостя. Поодаль столпились мои люди, среди которых я заметил Одо, Жоржа, Альфонса и отца Лео.

К нам пожаловал сам архиепископ Парижский!

Решетку наконец подняли, и во двор въехала колонна солдат в красных накидках. За ними вкатилась коляска, запряженная шестеркой лошадей. На ее дверце был нарисован римский крест, знак Святейшего престола.

Эмили сжала мою руку.

— У меня хорошее предчувствие, — прошептала она.

К сожалению, я не мог сказать того же о себе.

Соскочивший с коня командир стражи поставил к дверце кареты табурет, и из нее вышли два священника в красных шапочках. Вслед за ними появился и сам архиепископ, лет шестидесяти, с редкими седыми волосами, в красной сутане и с большим золотым крестом на шее.

— Ваше преосвященство! — воскликнул Бартельм и вместе со своими священниками преклонил колено. Остальные последовали его примеру, хотя и с меньшим энтузиазмом. — Такая большая честь. Надеюсь, путешествие не было слишком утомительным.

— Не было бы, — сухо ответил архиепископ, — если бы мы по вашему совету не заехали сначала в Трейль, где ожидали увидеть «еретиков и воров», а обнаружили покой и порядок. И, что примечательно, не нашли сеньора. Мне сообщили, что здесь произошло некое сражение.

— Произошло, ваше преосвященство, — закивал епископ.

— По вам, Бартельм, это не заметно. Насколько я вижу, церкви никто не угрожает. Покажите мне, где эти несчастные, заслужившие ваше проклятие.

— О, они здесь. Вот. — Епископ ткнул пальцем в сторону моих людей. — И вот. — Он указал на меня.

Архиепископ пристально посмотрел на нас.

— На отступников и еретиков что-то не похожи.

Епископ побледнел. Кто-то из стоящих в стороне усмехнулся.

— Герцог считал…

— Герцог, по-видимому, считал, — прервал его архиепископ, — что церковные законы должны быть подчинены его желаниям.

Мне показалось, что натянувшаяся в груди тетива начала ослабевать.

— Ваше преосвященство. — Анна выступила вперед и опустилась на колени перед Велло. — Мы искренне рады вашему приезду, но есть и мирские вопросы, которые также требуют разрешения.

— Для этого я и приехал, моя дорогая, — прозвучал голос из повозки.

Вслед за этим из нее вышел мужчина, закутанный в пурпурный плащ с вышитыми на нем золотыми лилиями. Все солдаты мгновенно преклонили колени.

— Ваше величество, — воскликнула, побледнев, Анна.

Она поспешно поднялась и, опустив глаза, сделала реверанс. По толпе пронесся шепот. Я не верил своим ушам.

— Король…

Все, кто был на площади, тоже преклонили колени. Король! Он ответил на мой зов. Пришлось дважды моргнуть, чтобы удостовериться, что это не сон.

И тут я услышал то, что поразило меня еще сильнее.

— Отец! — воскликнула Эмили.

Отец! Уж не ослышался ли я? Челюсть моя отвисла, а закрыть рот я позабыл.

Король взглянул на Эмили. По выражению его лица было невозможно понять, рад он или сердится.

— Похоже, дитя мое, за время отсутствия при дворе вы позабыли, к кому обращаетесь?

— Нет, мой господин, — ответила Эмили и, склонившись в поклоне, низко опустила голову. Впрочем, когда она выпрямилась, я увидел в ее глазах веселые огоньки. — Отец…