Шут - Эндрю Гросс

Но…

Почему никто не кричит? Почему не радуются солдаты на стенах?

Издалека доносился приглушенный расстоянием лязг металла, тревожащий гул битвы да отдельные крики. Потом все стихло и… Да, кто-то торжествовал, вопли долетали даже до ее тюрьмы. Но кто? И почему молчат солдаты на стене?

В конце концов она не выдержала и поднялась с кровати.

Замок молчал. Неужели… Неужели Хью победил? Возможно ли такое?

Лязгнул запор. Дверь открылась, ударившись о стену, как будто ее пнули ногой.

На пороге стоял Стефен, за его спиной маячили два солдата.

С первого же взгляда на герцога ей все стало ясно. Эмили заставила себя улыбнуться.

— Я не слышу радостных возгласов, мой господин. Уж не случилось ли невероятное? Неужели битва закончилась не в вашу пользу?

— Она закончилась не в нашу пользу, — резко бросил Стефен и схватил ее за руку. — Во дворе уже поставили виселицу, и веревка только ждет, когда сможет обвиться вокруг вашей прелестной шейки. Завтра утром ты умрешь, грязная сучка!

— Вы не имеете права выносить такой приговор! — запротестовала Эмили. — В чем меня обвиняют?

— В подстрекательстве к бунту, в поощрении мятежников, в том, что блудила с еретиком… Я мог бы и продолжить.

Стефен пожал плечами.

— Вы сошли с ума? Забыли о чести? Или продали душу дьяволу? Неужели из-за копья?

Герцог шагнул к ней. Глаза его горели, как у безумца. С губ слетала слюна.

— Это копье, — прошипел он, — для меня дороже, чем ты, твой шут и всякие там понятия о чести и достоинстве.

— Ты никогда не сможешь победить его! — крикнула Эмили. — Никогда! Даже если повесишь меня. Рано или поздно он придет за тобой, и ты его не остановишь, как не остановили твои наемники.

— Ох, ох, какие страстные речи! Как мне страшно, даже коленки трясутся, — рассмеялся Стефен.

— Он придет за мной.

Герцог вздохнул и покачал головой.

— Иногда мне кажется, что вы двое действительно стоите друг друга. Конечно, моя девочка. Конечно, он придет за тобой. Именно на это я и рассчитываю.

Лишь постепенно до нас дошло, что сражение наконец закончилось. Что драться больше не с кем. Что мы победили.

Знакомые и незнакомые обнимались и поздравляли друг друга. В глазах многих блестели слезы радости и печали. И все же радости было больше. Все подходили ко мне. Лангедокцы и Жорж, Одо и отец Лео, Альфонс и Алоис, крестьяне и масоны. Все были счастливы. Потому что победили, потому что остались в живых.

Потом мы все, едва волоча ноги, пошли к стенам замка. Как победители!

Те самые солдаты, которые еще накануне яростно отбивали наши атаки, сейчас стояли молча и угрюмо. Никто не стрелял в нас, никто не спешил обливать нас расплавленной смолой или сбрасывать нам на головы камни. Плененных рыцарей, связанных, безоружных и лишенных доспехов, вытолкнули вперед и заставили встать на колени. И тогда наконец прозвучал первый крик. Не победный крик, но голос одного-единственного человека, к которому присоединились другие и который крепчал и набирал силу.

— Подчинись! Подчинись!

Наконец из-за парапета над воротами появился Стефен в парадном облачении. Некоторое время он стоял, презрительно обозревая наши ряды, как будто еще не веря, что эта разношерстная толпа разгромила его конницу.

— И что теперь? — спросил я у Даниеля.

— Ты должен поговорить с ним. Либо Стефен соглашается на твои условия, либо его рыцарям рубят головы. Второй вариант неприемлем, потому что он обязан защищать их.

— Давай, — подтолкнул меня сзади Одо. — Скажи ублюдку, что зерно он может оставить. А вот эль пусть отдает нам.

Я сжал копье, кто-то уже подвел мне коня.

— Я с тобой, — сказал Даниель.

— И я тоже, — добавил мельник.

Я посмотрел на Стефена. У меня не было ни капли доверия к этому мерзавцу. Все его прежние поступки доказывали, что законы чести для него пустой звук.

— Нет. — Я покачал головой, думая уже о другом посланце. — Приведите Болдуина.

Его привели. На вид он ничем не отличался от простолюдина — неопрятный, неухоженный, в мешковатой серой тунике. Руки его были связаны; щеки и подбородок давно не знали бритвы.

— Сегодня у тебя счастливый день, — сказал я, напяливая ему на голову шляпу с пером. — Если все пройдет удачно, скоро снова будешь носить шелка.

Он мотнул головой, шляпа свалилась.

— Не надо меня наряжать, Стефен и без того признает своего.

— Как хочешь.

Мы выехали вперед, лошадь Болдуина шла в связке с моей. Солдаты на стенах молча следили за нами. Делегация остановилась в пятидесяти ярдах от стены. Стефен смотрел на нас с видом человека, которого только что оторвали от обеда.

— Черный Крест убит, — крикнул я. — Судьба оставшихся рыцарей зависит от тебя. Они ждут твоего решения. Мы не жаждем крови. Подчинись!

— Поздравляю тебя, морковная голова, — ответил герцог. — Воюешь ты не хуже, чем забавляешь. Похоже, я недооценил тебя. Подъезжай ближе, чтобы я увидел твое лицо. И услышишь мои условия.

— Твои условия? Нет, тебе придется выслушать наши условия.

— Что такое, шут? Ты мне не доверяешь? Подъезжай ближе и скажи, чего хочешь.

— Ты торгуешься тем, чего у тебя нет. Не обижайся, но я пришлю к тебе своего человека.

Стефен криво усмехнулся.

— Ладно, шут, высылай своего человека, а я вышлю своего.

— Давай я поеду, — предложил Даниель.

— Нет. — Я покачал головой и взглянул на Болдуина. — Поедет… он.

Глаза Болдуина расширились от страха, на лбу выступили мелкие капельки пота.

— Вот и твой шанс. — Я натянул ему на голову капюшон. — Покажи нам, как вы, благородные, узнаете своих.

Я отвязал веревку и сильно шлепнул его лошадь по крупу. Животное рванулось вперед. Руки оставались связанными, и герцог лишь бессильно ерзал на спине лошади. Когда ничья земля осталась позади, он громко крикнул:

— Я Болдуин, герцог Трейльский!

Солдаты на стене встретили его заявление смехом. Некоторые указывали на него пальцем.

Герцогу же было не до шуток.

— Я Болдуин, глупцы. Не обращайте внимания на одежду. Посмотри на меня, Стефен. Разве не узнаешь?

Но стоявшие на стене, похоже, видели лишь приближающегося к воротам замка бедно одетого посланника ненавистного шута.

— Эй, шут! — крикнул Стефен. — Вот мои условия.

Выпущенная из лука стрела ударила Болдуина в грудь. Герцог пошатнулся. За первой пропели вторая и третья. Лошадь, почуяв неладное, развернулась и поскакала назад.