Тайна Ребекки - Салли Боумен

– Я не собираюсь пришпиливать Тома Галбрайта.

– Нет? Тогда непонятно, почему ты перестала походить сама на себя. Стала такой странной. Ну ладно, иди гулять, раз уж собралась. Мне трудно сосредоточиться, когда ты вздыхаешь и смотришь на море. Не мешкай, Элли.

Я свистнула Баркеру, помогла ему забраться в машину. Я не стала спорить с Розой. Она человек очень умный и могла бы разбить все мои возражения в одну секунду. Но все же она намного лучше разбирается в старинных манускриптах, чем в жизни. Она никогда не выходила замуж, у нее нет детей, и я не могу представить, что она хоть раз в жизни в кого-то влюблялась.

Тетя привыкла относиться ко мне покровительственно, поучать и наставлять на путь истинный, но теперь у меня есть новый наставник, сказала я себе, сворачивая и проезжая мимо бывшего коттеджа Тома. «Встань возле моря, и ты услышишь меня», – повторила я, нажимая педаль и устремляясь по дороге к Мэндерли.

Оставив машину возле ворот, я прошла внутрь и по дороге вдруг осознала, что Ребекка написала свою историю для меня. Что ее слова обращены ко мне, я это почувствовала сразу, как только прочла тетрадь.

Сбежав по тропинке вниз, к морю, я уже не сомневалась, что если найду ее, то все сложные узлы, которые сковывали каждое мое движение в прошлом и стали бы мне серьезной помехой в будущем, развяжутся сами собой.

Сейчас мне столько же лет, сколько было Ребекке, когда она ушла из жизни. Но в глубине души я ощущаю себя юной, двадцатилетней девушкой, бесстрашной, невинной и доверчивой – опасная смесь душевных качеств.

Моя мама умерла после родов. Отец уехал – это было военное время, он занимался дешифровкой кодов и посланий в засекреченном отделе – «тянуть свою лямку», как он любил повторять, и у меня создалось впечатление, что он без особой охоты пошел туда. После пережитых боевых схваток это безопасное местечко представлялось слишком пресным и скучным. Оказаться вдруг там, где ходят люди с набриолиненными волосами, намного моложе тебя по возрасту, но более дряхлые душой.

После моей трехлетней свободной жизни в 45-м году в Керрит вернулся отец – как-то сразу постаревший: смерть матери, а затем гибель любимого сына Джонатана подорвали его здоровье. И я поняла, что не смогу оставить его одного. Решение я приняла внезапно и никогда не жалела о нем. В Керрите всегда говорили о том, как у меня развито чувство долга, что я пожертвовала собой ради него. Но жертвовать – ужасное слово, как сказала Ребекка, и не стоит его употреблять в данном случае. Я люблю своего отца, и поэтому о самопожертвовании нет и речи, хотя никто этому не верит.

Но как я провела эти три года? Записалась в добровольцы, носила форму, училась печатать и отдавать честь, возила офицеров на джипе, проходила строевую подготовку. И еще я влюбилась в американского офицера, который остановился в Плимуте. Влюбилась первый раз в жизни, и мои чувства были такими же острыми и свежими, как первые стрелки дроков, которые они выпускают на мысу.

Он вырос на голубых холмах Виргинии – для меня это звучало точно так же экзотично, как если бы он родился в Исламабаде или Пекине. Он подарил мне капроновые чулки, свое сердце (как он уверял меня) и обручальное кольцо, которое я носила на шее, повесив его на шнурок. Он считал, что лучше не афишировать наши отношения, гораздо лучше хранить их в тайне от других. Там, среди голубых гор Виргинии, его ждала жена и двое детей, но они каким-то образом стерлись из его памяти в тот момент. В конце войны он написал мне письмо и все объяснил. Он писал, что и в самом деле строил планы связать свою жизнь со мной, он не лукавил тогда, в самой глубине сердца он верил, что все как-то устроится. Надеюсь, что он не лгал… Мне бы не хотелось думать о нем плохо.

И я не думала. А зачем? Я рада, что так получилось. Целых полгода я жила такой наполненной жизнью. Я жила в полном смысле этого слова. И редко кому выпадает такое долгое – по человеческим меркам – счастье.

Мы с Баркером закопали его колечко в лесу Мэндерли несколько лет назад. И я даже провела обряд очищения: мы устроили костер из его писем, очень маленький костер – он не так много успел написать их, так что мне уже тогда следовало обратить внимание на тревожные симптомы. Но я была такой наивной. «Терпи и неси свой крест, – сказала я себе, – и постарайся в следующий раз быть более привередливой». Но искушение долго не приближалось ко мне, наверное, ползло, как улитка в гору. Пока соблазн, приняв облик высокого, мужественного, неразговорчивого шотландца, не настиг меня. Человека, который появился под вымышленным именем, который выдавал себя не за того, кто он есть на самом деле. И для которого я стала невидимкой.

«Как же мне заставить себя проявиться?» – вопрошала я у моря и у скал сегодня после обеда. Ребекка в отличие от меня, даже будучи мертвой, доказывала, что она жива. Не получив ответа на свой вопрос, я поднялась с валуна и пошла по гальке к домику на берегу. Баркер следовал за мной по пятам. Ко мне вернулась уверенность. Воздух замер в неподвижности, даже слабого дыхания ветерка не ощущалось. В зеркальной глади залива отражалось небо – я никогда не видела его таким. Над нами кружились чайки. В этой, северной, части бухты утонула Люси, младшая сестра Бена.

Глядя на ровную гладь воды, я попыталась понять, где это произошло. Том настойчиво пытался выяснить ее судьбу. «Только напрасно тратил время», – ревниво подумала я, испытывая знакомое чувство нетерпения и разочарования.

Он расспрашивал о Люси живущих поблизости фермеров и рыбаков, но люди в здешних местах не любят, когда посторонние пытаются проникнуть в их жизнь. За Томом пристально наблюдали с первого же дня его приезда, но я понятия не имела о том, сколько толков вызвали его привычка гулять по ночам и частые визиты в Мэндерли. Только на этой неделе, когда я столкнулась с Марджори Лейн, мне стало известно об этом. Марджори не могла удержаться, чтобы не высказаться по поводу отъезда Тома: «Как жаль, правда, Элли? А мы так надеялись… Надеюсь, что ты не очень огорчена?»

Именно она посоветовала братьям Манак – целое поколение их родственников принадлежало к числу честных контрабандистов – не спускать глаз с Тома, и это именно она или же сестра ее мужа, Роберта Лейна, пустила слух, будто его прислала таможенная и налоговая служба. Это отчасти объясняет, почему Том всякий раз натыкался на стену молчания, когда пытался поговорить с местными жителями. Но суть не только в этом. Очень многое зависело от его собственного поведения. Если ты хочешь, чтобы люди открылись тебе, надо сначала открыться самому. А он такой скрытный человек – как рак-отшельник. И когда в ответ на самые невинные вопросы – где он родился или откуда приехал – Том замыкался, то и они тоже, в свою очередь, закрывали створки раковины. Неужели он этого не заметил?

Отец мог бы ему все рассказать про Люси, если бы Том спросил у него. И я тоже – ведь это события не столь давнего прошлого. Все считали Люси, как и Бена, незаконнорожденной дочерью Лайонела, хотя я не уверена, что это правда. Половина жителей Керрита уверяют, что они его потомки. С раннего детства Люси болела, ее часто лихорадило, она плохо росла. В семь лет ее отправили жить к тетушке, откуда она сбежала и вернулась сюда, к брату. А утонула в девять лет – через несколько месяцев после того, как повстречалась Ребекке.