Ниточка к сердцу - Эрик Фрэнк Рассел

Как у большинства людей, глубоко переживающих свои заблуждения, у Моллета была до нелепости заниженная самооценка. Его психика напоминала маятник, который качается из одной крайней точки в другую, пока не остановится посередине. И на то была причина. Из глубины его существа… или откуда-то извне, из немыслимой дали?.. ему слышался голос.

Он вернулся к Сэмми с лекарством и сказал:

– Думаю, полный шприц – максимально допустимая доза. Надеюсь, я прав. Рискнем?

Лицо Сэмми перекосилось от боли, он выронил недокуренную сигарету.

– Что угодно, только бы стало полегче.

– Наверное, лучше колоть в бедра. По полдозы в каждое?

Сэмми согласился. Опустившись рядом с ним на колени, Моллет впрыснул морфий. Он никогда в жизни так не волновался, но усилием воли заставил себя проделать все четко и аккуратно.

– Ну как, тебе лучше?

– Пока еще нет. Должно быть, надо подождать.

Сэмми, обливаясь потом, прилег. Спустя целую вечность он проговорил:

– Боль стихает. Уже немного легче. Спасибо, Билл.

В бледном свете второй луны, пробивавшемся между ветвями, его лицо испускало призрачное сияние. Моллет немного подождал, потом наклонился и прислушался к его дыханию. Довольный, что раненый уснул, он вернулся на сторожевой пост.

Утром, когда они поднимались на небольшую горку, Моллет почувствовал, что носилки тянут его назад, и оглянулся. Малыш Ку остановился и опустил концы палок на землю. Моллет опустил свои.

– Что случилось?

– Не смотреть. Не двигаться. Чуть не падал с носилки. Умерла? – неуверенно предположил Малыш Ку.

Фини опасливо подошел к неподвижному телу, обнюхал его и пронзительно завыл. Моллет взглянул на Сэмми, пощупал пульс, приложил ухо к груди. И достал лопату…

Когда он закончил утаптывать могильный холмик, Малыш Ку уже протягивал ему вырезанный из дерева крест, готовый произнести неизбежное «Аминь!».

– Не уверен, что он бы этого хотел, – сказал Моллет.

– Не хотель? – Малыш Ку ошеломленно уставился на свое рукоделие с видом человека, совершившего ужасную глупость.

– Я не знаю. Может, хотел, а может, не хотел.

– А он не говориль?

– Помолчи, дай подумать.

Моллет копался в закоулках памяти. Почему мы так мало знаем о других людях? Наконец он сказал:

– Кажется, знаю. Если я не прав, он меня простит.

Он воткнул крест в землю на противоположной стороне тропы, вырезал шесть прямых веток, скрепил их в два треугольника, приладил друг к другу и водрузил на могилу. Посмотрел в небо.

– Не знаю, что надо говорить.

– Хорошая человек, – несмело предложил Малыш Ку, боясь снова совершить бестактность.

– Да, точно, лучше не скажешь.

Они взяли мешки и оружие и двинулись в путь, оставив на могиле звезду Давида. Двое мужчин и собака. День тридцать второй. А может, тридцать шестой или пятьдесят четвертый? Им было уже все равно. Они потеряли счет дням и милям. Триста или четыреста. В лучшем случае они прошли четверть пути, если Саймс не ошибся в расчетах. Оставалось в три раза больше. Слабым утешением стало то, что они смогли перейти реку – в узком месте, по большим валунам – и снова шли на север.

Мужчина, китаец и собака. Нет. Трое мужчин. Трое мужчин, которых звали Моллет, Малыш Ку и Фини. Один – здоровый как бык, второй – щуплый, маленький, с миндалевидными глазами. А у третьего было четыре лапы, и он не умел говорить. Но что с того? Трое мужчин шли навстречу гибели или спасению, трое мужчин с лопатой.

Как-то после привала на обед Моллет случайно взял вещмешок Малыша Ку. Мешки выглядели одинаково, но, подняв его, Моллет сразу понял, что ошибся. Ничего не сказав, он взял другой, но с этого момента начал исподтишка следить за своим компаньоном. Скоро он уже знал, какую хитрость задумал Малыш Ку. Он бы ни в жизнь не догадался, если бы не случайность. Во время еды они по очереди доставали из своих запасов пакет концентрата для Фини. Малыш Ку послушно делал это, но для себя пакет не открывал. Он доставал из вещмешка один и тот же открытый пакет и делал вид, что ест, а потом отправлял его обратно в мешок, чтобы на следующем привале разыграть такую же пантомиму. Судя по весу мешка, Малыш Ку проделывал этот фокус уже с неделю. Но он не голодал. Притворившись спящим, Моллет заметил, что он, готовясь к дневной голодовке, ест местные дары природы. Было ясно, зачем он это делает, но Моллет возмутился.

– У нас не хватает еды? Она закончится еще на полпути к куполу? – спросил он товарища.

– Не знать.

– Все ты знаешь! Не ври! Ты все давно просчитал своим маленьким подлым умишком! Понял, что нам никогда не добраться до станции, если не начнем питаться подножным кормом, и решил стать подопытным кроликом!

– Моя не понимать, – протестовал Малыш Ку, – уставившись на Моллета непроницаемыми черными глазами.

– Не придуривайся! Незнакомая еда очень опасна. Нельзя знать заранее, как она подействует. Вот ты и подумал: если с тобой ничего не случится, проблема решена. А если умрешь, останется больше еды для меня и Фини.

– Если умирать, моя все равно, – возразил поборник восточной философии.

– Зато мне не все равно! – взрычал Моллет. – С твоим проклятым мешком не поговоришь, если ты помрешь! И он не сможет дежурить за тебя по ночам. Кто будет охранять меня, когда я сплю?

– Хороший собака, – сказал Малыш Ку, взглянув на Фини.

– Собаки мне недостаточно.

Он толкнул Малыша Ку в грудь и, совершенно не соображая, что несет чушь, заявил:

– Если ты из-за этого умрешь, я убью тебя! Теперь я глава экспедиции, и я запрещаю тебе умирать, понял?

– Моя не умирать, – пообещал Малыш Ку и десять дней честно держал слово.

Первым признаком того, что он собирается нарушить свое обязательство, было его падение: он рухнул лицом вниз и вцепился ногтями в землю, потом заставил себя встать на ноги и с трудом побрел дальше. Пройдя так ярдов десять, он нагнал поджидавшего его Моллета и запретил себе упасть. Со стороны это выглядело странно. Он стоял, раскачиваясь, как тростинка на ветру, и лицо у него было цвета старой слоновой кости. Его колени медленно сгибались, словно что-то невидимое тянуло их вниз, преодолевая отчаянное сопротивление. Он все-таки опустился на колени и упал на руки подхватившего его Моллета, извиняющимся тоном пробормотав:

– Больше не может…

Сняв с обессиленного Малыша Ку пояс и вещмешок, Моллет положил его на заросший мхом пригорок. Фини бегал вокруг, взволнованно скуля. Когда Моллет наклонился над товарищем, пытаясь привести его в чувство, голубое солнце проникло в просвет между листьями и опалило ему шею.

– Не вздумай смыться, слышишь? Не смей уйти, как другие, я не стану рыть для тебя могилу. Не надейся!