Час бультерьера - Михаил Зайцев

Подмосковная деревня с интересующей Корейца избушкой на околице находится до смешного точно посередине квадрата пахотных площадей. Со всех четырех сторон гектары угодий обрамляет лес, сплошь березовый, и совершенно непонятно, почему деревня называется Дубки. Через деревню, пересекая квадрат полей, проходит заасфальтированная дорога, идеально прямая и, наперекор известной присказке, в отменном состоянии. По дороге лениво тащатся грузовики, спешат легковушки, а вон и пацанята малые на велосипедах проехали, не иначе, за лес поехали, на речку купаться. Пока Кореец отвлекся, наблюдая за пацанятами, возле избушки на околице припарковался джип. Четырехколесный монстр встал рядом с трехколесным убожеством – мотоциклом с люлькой. А мотоцикл стоял около подержанной «Ауди». А еще около избушки отдыхали покинутые владельцами «Мицубиси» и «копейка». Эта избушка – явка федави. Каждую последнюю пятницу месяца сюда наведываются гости. Когда один-два, бывает, и человек до пятнадцати собираются. Ровно в 18.00 двери явочной избушки закрываются, опаздывать у ассасинов не принято.

Свои сборища ассасины легендируют встречей однополчан. Всем им есть чего рассказать о службе в Чечне, и местный участковый их серьезно уважает. Особенно уважения деревенского милиционера удостоен хозяин избушки, земляк участкового, местная достопримечательность – правильный парень по фамилии Семецкий, который побывал в заложниках у злобных чеченов и вернулся на Родину героем.

Проклятые ваххабиты держали Семецкого где-то в горах долго, целых два с половиной года ни слуху ни духу. Уж и однополчане похоронили рядового Семецкого, и мать все слезы выплакала, а он вдруг объявился у нашенского блокпоста на окраине Грозного, исхудавший, но не сломленный, с горящими глазами и важной информацией о горной базе боевиков. Его потом даже по телевизору показывали в программе «Сегодня». Воскресший односельчанин, то есть однодеревчанин, вернувшись в отчий, то есть материнский, дом (отца-то у Семецкого никогда не было, то есть был, конечно, кто-то его зачал, но кто, мать сама толком не знает), зажил образцово, в том смысле, что водки ни-ни, ни грамма, и от курева тоже в плену отвык и возобновлять дурные привычки отказался категорически.

Каждую последнюю пятницу месяца Семецкий отпрашивается с работы пораньше и готовится к встрече с однополчанами. А его матушка в этот день, наоборот, задерживается на работе подольше. Случалось, на посиделки однополчан заглядывал участковый. Ему наливали. Хорошие ребята, разного возраста, в разных званиях уволились в запас, кто срочную тянул, а кто и в офицерах служил, кто в столице проживает, а кто проездом. Свойские мужики и пить горазды. Семецкий-то в завязке, ну а перед остальными, как и положено у русских людей, стаканы стоят. Которые не за рулем, водочку себе подешевле наливали, а участкового, со всем уважением, из особой бутылки с иностранными буквами напитком угощали. Случалось, милиционер уже в зюзю, а остальные пьющие хоть бы хны. Смеются, подливают и тосты говорят – грех не выпить. И кто-нибудь обязательно уважаемого участкового культурненько так из избушки выведет, как напиток в иностранном бутыле закончится, не раньше, и культурно до родимой хаты доведет представителя закона...

Кореец подрегулировал резкость, разглядел лица – курносые, улыбчивые – вышедших из джипа. Понаблюдал, как гости обходят мотоцикл с люлькой, о чем-то переговариваясь с местным деревенским алкашом, который вертелся у припаркованного транспорта и, ясное дело, чего просил. Увидел, как к парковке подошел участковый, отогнал алкаша и козырнул гостям. Один из приехавших на джипе поздоровался с участковым за руку, другой вскинул руку и посмотрел на свое окольцованное часами запястье. Опустив линзы бинокля, взглянул на электронный циферблат высокоточных часов и Кореец...

...17 часов 54 минуты. «Какой сегодня день?» – подумала Зоя, глядя на циферблат, вмонтированный в приборную панель.

– Сегодня четверг? – спросила Зоя у плохо выбритого усатого мужика с сизой татуировкой на тыльной стороне правого кулака: «ГДР-1978».

– Пятница, – ответил усач, оскалившись, продемонстрировав золотые фиксы и лукаво скосив похотливые свинячьи глазки на пассажирку. – Загуляли, дамочка? Можа, продолжим? Я – холостой, богатый, не пожалеешь. Можа, завалимся ко...

– На дорогу смотри! – оборвала водилу Зоя. Усач, слава богу, послушался и вовремя тормознул «Москвич» в хвосте автомобильной пробки перед светофором. Еще в аварию с ним, с тараканом этим, не хватало попасть!

– Можа, ко мне домой поедем, а? Подумай, дамочка. Я богатый, возьму бухала, какое тебе нравится, довольная будешь, а? Я через Мытищи из дачи возвертался. У меня дача – двенадцать соток, банька, теплицы. Дома на балконе своя картошечка, огурчики, закусь – пальчики оближешь.

– На дорогу смотри! Езжай давай – зеленый на светофоре. И нечего на мои коленки пялиться. Ишь, губу раскатал, Дон Жуан, тоже мне...

Зоя сошла с электрички в Мытищах. Согласно легенде, Бультерьер, похитивший и продержавший женщину энное количество дней в темном подполе, подвез ее, связанную и с повязкой на глазах, в ближнее Подмосковье, помог выбраться из багажника, извинился за неудобства, надрезал ножиком узелок веревки, спутавшей руки, и был таков. Зоя подумала и решила, что Мытищи вполне подойдут в качестве мнимой высадки из багажника.

«Зря я с этим тараканом заговорила, – думала Зоя, разглядывая свое отражение в мутном зеркальце над лобовым стеклом. – Какая, черт побери, мне разница, четверг сегодня или пятница? Главное, что не выходные. Всю дорогу молчала, и бомбила сидел, заткнувшись в тряпочку. Дернул же меня черт за язык, дуру... А выгляжу я, да, как шлюха привокзальная, но, черт возьми, я же ему, таракану этому озабоченному, штуку отстегнула за провоз. Неужто шалавы дешевые столь же щедро платят бомбилам на сраных тачках?»

Она поправила сальные волосы пальцами с облупившимся лаком на ногтях. Поморщилась, увидев отражения грязных рукавчиков блузки. Нет, лучше в окно смотреть, себя разглядывать – пытка.

Женщина всегда остается женщиной. Настоящая женщина – феминистки и лесбиянки не в счет. В электричке Зоя Михайловна Сабурова выглядела едва ли не леди на общем замызганном фоне, и, лишь добравшись до окраины Мытищ (сначала на маршрутке ехала, потом пешочком прошлась), лишь уединившись в рощице подле автострады, она отважилась снять шляпку, распустить прятавшиеся под головным убором сальные волосы, смыть с лица косметику, поцарапать маникюр, снять с немытого тела одежду, морщась от запашка пота и выгрузив из спортивной сумки грязные шмотки, переодеться в непотребное, в дорогое, но настоятельно требующее стирки, в свое, в то, в чем ушла с юношей Кимом, согласившись имитировать собственное похищение. Переодевшись, запихнула чистую одежду, купленную ей Корейцем, в сумку, подарок Бультерьера, вылила в сумку с одежками сто пятьдесят миллилитров бензина из флакона для духов, чиркнула зажигалкой и пошла прочь от костра к трассе, где безжалостно сломала каблук левой босоножки об асфальт, выудила из заднего кармана джинсов купюру в тысячу рублей, подняла руку и стопорнула этот сраный «Москвич» с усатым бомбилой за рулем.

«Врет он, что с дачи возвращается, – подумала Зоя. – Типичный бомбила. Извозчик с большой дороги. Кобель озабоченный... Скорей бы приехать!..»