Вельяминовы. Время бури. Книга первая - Нелли Шульман

– Но думаю, что ваш номер в «Адлоне» оборудован, – Генрих повел рукой, – техническими приспособлениями.

Питер рассказал о визите мисс Митфорд.

Генрих, задумчиво, заметил:

– Они вас проверяли. Говорите, девушка и в Лондоне вам прохода не давала…, Наверное, они решили, что вы здесь расслабитесь. Это не последняя проверка…, – Генрих выбросил окурок в воду:

– Может быть, сказать ему о Габи? Нет, зачем? Видно, что он осторожен и ничего себе не позволит, на приеме. Габи не надо о нем знать, она скоро уедет…, – Питер, было, хотел поинтересоваться у Генриха о Габриэле фон Вальденбург, но покачал головой:

– Ни к чему. Видно, что у него много забот. Он глава подпольной группы, он не обязан искать понравившуюся тебе девушку. Сам справишься…, – они говорили о будущем визите в Гессен, об информации, что Питер отвезет в Лондон. Генрих встал:

– Я вас накормлю завтраком, неподалеку. Место тихое, никто не помешает…, – они направились к выходу из парка. Питер остановился, глядя в серые глаза мужчины:

– Генрих…, Вы были в центре, где ваш брат трудится?

– Был, – фон Рабе смотрел куда-то поверх его головы. В каштановых волосах играло утреннее солнце:

– Отто очень гордится своей работой. Вы все увидите, – Питеру показалось, что Генрих собирается продолжить, однако фон Рабе посмотрел на часы:

– Завтра утром мы с Отто заберем вас из «Адлона», на машине. Возьмите саквояж. Мы дня три в Гессене проведем.

– Увидите…, – Питер вспоминал тихий голос пастора: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной…»

– Не убоюсь зла, – повторил Питер. Он пошел вслед за Генрихом фон Рабе.

В коридоре клиники пахло хлорной известью, кафельные полы блистали чистотой. Питер рассматривал плакат на стене. Врач в белом халате, немного похожий на Отто фон Рабе, положил руку на плечо пациенту, в больничной одежде.

– Содержание человека, страдающего наследственными болезнями, стоит, в среднем, шестьдесят тысяч рейхсмарок. Гражданин, это и твои деньги тоже, – Питер увидел призыв: «Читайте орган Расового Бюро НСДАП, журнал «Новый Человек».

Питер успел познакомиться с подшивкой «Нового Человека». Врачи и медсестры жили при клинике, здесь были и комнаты для гостей. В Хадамар часто приезжали доктора из других больниц, на семинары и для обмена опытом. Центр считался в Германии передовым. В общей комнате стояло радио и фортепьяно, по стенам развесили репродукции работ нацистских художников. На книжной полке лежали красочные номера «Нового Человека». Питер, вечером, просмотрел несколько номеров. Все было привычным. Журналисты писали об опасности еврейской крови. В статьях говорилось, что долг каждой арийской семьи, иметь много детей, а душевнобольные люди представляют собой обузу для государственного бюджета.

Питер рассматривал глянцевые фотографии, с идеальными немецкими родителями и детьми. Он перевернул страницу: «Программа по стерилизации выполняется успешно». Он пробежал глазами большой материал о клинике в Хадамаре. Отто фон Рабе улыбался, наклонившись над операционным столом.

За обедом доктор фон Рабе рассказал, что работает в центре два года, приехав сюда после окончания медицинского факультета.

– Макс учился в Гейдельберге, – Отто не сводил глаз с лица Питера, – Генрих отправился в Геттинген, а я не стал покидать Берлин. Разумеется, – он долил Питеру сидра, – я не посещал лекции профессоров-евреев. Это было до того, как фюрер, в его великой мудрости, подписал нюрнбергские законы. Я поэтому закончил, университет годом позже, – Отто усмехнулся:

– Предметы, что вели евреи, я изучал экстерном…, – Питер, искоса, взглянул на Генриха. Младший фон Рабе спокойно ел:

– Отличные сосиски, Отто. Видно, что вы здесь в окружении фермеров. Очень свежее мясо, в Берлине такого не найдешь, – вытерев губы салфеткой, Генрих бросил на Питера короткий, предостерегающий взгляд.

До приезда в клинику они с Генрихом два дня провели на фабриках Гессена. Питер увидел химический завод IG Farben, завод фотоаппаратов фирмы Leica и предприятие, где выпускали народный автомобиль, фольксваген. Они высадили Отто фон Рабе у ворот клиники. Мерседес вернулся на шоссе, Генрих закурил:

– В машине можно говорить спокойно, Петер. Один из моих, – он поискал слово, – ребят, работает в Люфтваффе. Он инженер, проверяет мерседес, почти каждую неделю. За автомобиль, – Генрих, почти ласково погладил руль, – я ручаюсь.

Больше ни за что ручаться было нельзя.

По дороге Генрих объяснил Питеру, что СД может прослушивать какое угодно помещение, включая рестораны, пивные, театры, и церкви. Остановившись в гостинице, на автобане, между Франкфуртом и Кельном, они пошли гулять. Генрих сказал:

– Фотоаппараты, что ты видел, поступают в свободную продажу. Для СД Leica выпускает особые модели, ими снабжаются агенты. Мой брат, например…, – мужчины, сидели на скамейке, среди вечернего, тихого леса. Неподалеку блестело маленькое озеро. Питер подумал: «Здесь могут быть микрофоны….»

Генрих, будто услышав его, покачал головой:

– СД не подслушивает разговоры, ведущиеся в захолустном лесу, в Гессене. Но во всех общественных местах, надо быть осторожным. У меня это в крови, – он закинул руки за голову:

– Возвращаясь к фотоаппаратам, такими устройствами, думаю, оборудован твой номер в «Адлоне». Они тебя фотографировали в постели, в ванной…, – Питер покраснел, Генрих добавил: «Мисс Митфорд, разумеется, тоже».

Питер заметил, что, для большей достоверности, ему, по возвращении в Берлин надо пофлиртовать с какой-нибудь девушкой. Он, было, хотел упомянуть о Габриэле фон Вальденбург, но прикусил язык. Генрих рассмеялся:

– На прием, в честь свадьбы, придет член моей группы. Я передам твою просьбу…, – серые глаза потеплели:

– Она очень хорошая девушка. Слава Богу, помолвлена с американцем, и скоро уезжает…, – Генрих повел рукой. В Гессене, было теплее, чем в Берлине. Они пошли гулять без пальто. Питер посмотрел на птиц, прыгавших по зеленой траве:

– А ты…, – в поездке они перешли на «ты», – не хочешь уехать, Генрих?

Он бросил птицам крошки хлеба:

– Я немец, Петер. Это моя страна, мой народ. Они больны, они страдают, и я не могу их оставить…, – Генрих помолчал:

– Я христианин. Иисус здесь, в Германии, он мучается с заключенными в лагерях. Он в центрах, где так называемые врачи, вроде моего брата, – его лицо исказилось, – издеваются над больными. Иисус всегда с гонимыми людьми, Петер. Мы, христиане, должны оставаться с Ним, – твердо заключил Генрих. Он вздохнул:

– Я надеюсь, что мой отец, Эмма, не такие люди, как Макс и Отто. Остерегайся Макса, – Генрих поднялся: «Он очень умный человек, и очень опасный, Петер. Думаю, тебя проверяют, именно по его инициативе».