Страна коров - Эдриан Джоунз Пирсон

Сэм Миддлтон посмотрел на меня с пытливостью поэта.

– Чарли! Да вы в своем ли уме? Уму непостижимо, что вы со мной так разговариваете!

– В своем ли я уме?!

– Да, не лишились ли вы рассудка? Судя по виду, вы совершенно не владеете собой, честно. У вас остекленели глаза, и вы обильно потеете… и когда вы в последний раз стриглись?

Я замер. У него в кабинете пространственный обогреватель тихонько дул теплым воздухом из-под стола. Фонтаны на зиму отключили. Утки больше не крякали.

Я потряс головой.

– Простите, Сэм, – сказал я и потер глаза, по всем ощутимым признакам – сухие и красные. – Просто у нас уже начались две последние недели, семестр почти завершился, а рождественская вечеринка висит на тончайшем волоске. Надо мной, как пелена нисходящего тумана, висит этот самостоятельный отчет. Мне нужно его закончить. Надо, чтобы все было готово до моей сегодняшней встречи с доктором Фелчем, где я должен представить ему свои рекомендации к проведению рождественской вечеринки. Видите ли, до нас донеслись смутные слухи, что и Гуэн, и Расти планируют ее бойкотировать – а если они уйдут, то и всех остальных с собой прихватят. Будет обречена сама предпосылка рождественской вечеринки как события объединяющего. Я стараюсь это отвратить. Но вокруг меня все рушится. Поэтому не могли бы вы мне в этом посодействовать? Просто дайте мне что-нибудь пригодное к делу, а?

Сэм несколько секунд помолчал. Затем сказал:

– Смотрите, Чарли. – Тут он взялся за палимпсест, который я швырнул ему на стол, и перевернул его. – Я не намерен поступаться своими принципами ради наших аккредиторов. И я не намерен извиняться за то, что не сдаю своих эстетических позиций. Извините.

Я застонал от отчаяния.

– Но свою лепту я внесу. Устроит ли вас белый стих?

Я покачал головой от его упрямства. Но затем сказал:

– В данный момент, Сэм, да. То есть это же лучше, чем ничего, наверное. Только, пожалуйста, прошу вас… вы можете разбить текст на абзацы?

Сэм согласился. Я его поблагодарил.

– Можете отдать мне черновик в кафетерии, когда закончите, – сказал я. – Я там все равно теперь почти все время провожу. А если не застанете меня, просто отдайте его Уиллу Смиткоуту. Он всегда сидит за столиком в углу. И он-то уж мне точно передаст.

Сэм кивнул.

Я еще раз сказал ему спасибо и ушел.

* * *

* * *

– Сам не знаю, что это со мной, – сказал я Раулю, когда нам с ним случилось встретиться в мужской уборной дальше по коридору от моего кабинета. Мы с ним стояли за своими соответственными писсуарами на должном и профессиональном расстоянии друг от друга и, сдавая свои личные дела, боком беседовали через незанятый писсуар между нами. – Просто не понимаю, Рауль, меня как будто начали раздражать все гуманоиды… не говоря уже о гуманитариях. На прошлой неделе я наорал на Сэма Миддлтона у него в кабинете. Несколько дней назад рявкнул на Тимми из будки охраны, когда возвращался из музея. А вчера вечером мы с Бесси очень серьезно повздорили в постели – и главным образом по моей вине. Ладно, целиком по моей вине.

– По вашей вине?

– Да.

– Целиком?

– Да, целиком. Но не в хорошем смысле. У меня кожа как будто истончается со временем все больше и больше – и рано или поздно просто растянется так, что лопнет. Как будто швы моей души с каждым днем натягиваются все туже, и не успею я сообразить, как они растянутся до того, что все это просто разорвется, и вся кровь выльется.

– У вас в душе кровь?

– Так сказать.

– Это же как-то отвратительно, Чарли.

– Понимаете, о чем я? Даже метафоры у меня теперь отчаянные и сумбурные!..

– Это я в состоянии оценить. На самом же деле вы не очень справляетесь с трудностями Коровьего Мыка. Недосып тоже не способствует, но дело не только в этом. Видите ли, вы сейчас в том возрасте, когда все бремя вашей жизни приближается к критической массе. Ваш собственный капитал как человека непосредственно связан с документом – самостоятельным отчетом колледжа. Ваш успех как мыслящего существа в целом зависит от вашей способности устроить рождественскую вечеринку. А после пары безуспешных браков – будемте честны, оба они развалились в первую очередь по вашей вине, – вы ищете чего-то – чего угодно, – в чем сумеете добиться успеха целиком. Все это очень понятно. Но держать столько всего внутри – это очень много.

– Возможно, вы правы, Рауль. Может, все это на меня давит. Наверное, мне пока что не очень удалось достигнуть никакой своей цели.

– Как координатору особых проектов?

– И как ему тоже. Но нет, я говорю в общем. В жизни…

– Вы имеете в виду отыскание влаги во всем? И любовь к нелюбимому?

– Верно. И переживание как дня, так и ночи. У меня такое жалкое чувство, что по всем статьям ничего мне не удается.

Рауль дернул за ручку над писсуаром и подошел к раковине. В нее потекла вода, а он плеснул на руки жидкого мыла и принялся их тщательно мыть – аккуратно намыливая каждый пенный палец.

– Вам явно нужно немного поспать, – говорил он, склоняясь высоким торсом над раковиной. – Сомнений в этом нет. Глядите, я вот что могу предложить. Не хотите ли пожить у меня в квартире на выходных? Оба дня я буду у подруги – она квартирует не в кампусе, – поэтому вы можете побыть там, если хотите.

Я подошел к нему и встал перед туалетными зеркалами. Теперь Рауль причесывался влажной расческой. Пробор у него был идеальный – как проходы в зале заседаний конгресса; волосы черные, словно край вселенной. Я вымыл руки и вытер их длинным полотенцем, болтавшимся под дозатором у двери.