Воспоминания немецкого генерала. Танковые войска Германии во Второй мировой войне. 1939-1945 - Гейнц Гудериан

Экраны представляли собой броневые щиты, которые устанавливались на некотором расстоянии от основной брони корпуса танков Т-III, T-IV и самоходных орудий для защиты от русских противотанковых ружей и сведения на нет их эффективности. Сравнительно тонкие вертикальные броневые стенки корпусов названных типов танков не выдерживали огня русских противотанковых ружей. Это новшество оправдало себя.

«Густав» представлял собой мощное 800-мм орудие на железнодорожной установке, которая могла продвигаться только по двухпутной линии. Это орудие не имело отношения к моим войскам, и после демонстрации, заряжания и стрельбы я хотел было уйти, как вдруг меня окликнул Гитлер: «Послушайте! Доктор Мюллер (представитель фирмы Круппа) сказал мне, что из „Густава“ можно стрелять также по танкам. Что вы думаете об этом?» В первый момент я растерялся и уже видел «Густава» в серийном производстве, но быстро собрался с мыслями и ответил: «Стрелять — да, но не попадать!» Доктор Мюллер начал страстно протестовать. Но как можно использовать орудие для уничтожения танков, если на один выстрел из него требуется 45 минут? Вопрос о минимальной дальности выстрела заставил даже доктора Мюллера отказаться от своего утверждения.

22 марта я обсуждал с командиром парашютной дивизии «Герман Геринг» вопросы наиболее целесообразной реорганизации этого соединения, которое в то время было единственной боевой дивизией, насчитывавшей 34 000 человек. Большинство солдат и офицеров этой дивизии чувствовало себя в Голландии неплохо. При нашем положении с резервами в 1943 г. это было просто нетерпимо.

Наконец, в конце марта было решено провести реорганизацию моторизованных частей танковых дивизий на основе опыта последнего года войны.

Визиты доктора Гёрделера

В эти дни интенсивной работы мой старый знакомый генерал фон Рабенау привёл ко мне доктора Гёрделера, сильно желавшего о чём-то со мной побеседовать. Господин доктор Гёрделер начал рассказывать мне, что Гитлер неспособен выполнять обязанности рейхсканцлера и верховного главнокомандующего вооружёнными силами, а поэтому нужно ограничить фюрера в его полномочиях. Он подробно изложил мне свой проект программы правительства и свои реформы, свидетельствовавшие о большом идеализме. Они предусматривали социальное выравнивание, которое было, конечно, желательно, хотя доктринёрские методы доктора Гёрделера и затруднили бы разрешение этого вопроса. На случай удачи планов доктор Гёрделер не мог, однако, гарантировать поддержку заграницы. Очевидно, он когда-то уже пытался установить контакт с заграницей, но его попытка была встречена очень холодно. Требование наших противников о «безусловной капитуляции» оставалось бы в силе также и в случае успеха доктора Гёрделера.

Я спросил у доктора Гёрделера, как он себе представляет ограничение полномочий Гитлера. Он ответил, что номинально его следует оставить главой рейха, но интернировать в Оберзальцбург или в какое-нибудь другое надёжное место. На мой вопрос о способе устранения руководящих национал-социалистов, без чего нельзя было рассчитывать на успешное выполнение его плана, он ответил, что это дело вермахта. Но доктору Гёрделеру пока ещё не удалось склонить на свою сторону ни одного из находившихся на фронте войсковых командиров. Поэтому он попросил меня при посещении действующей армии выдвигать его требования, а затем сообщить ему, кто из генералов согласен следовать за ним. На мой вопрос, кто же возглавляет это мероприятие, он назвал генерал-полковника Бека. Я был сильно удивлён, когда узнал, что такой человек, как Бек, нерешительный характер которого мне был хорошо известен, оказался втянутым в такое мероприятие. Бек был самой неподходящей личностью для совершения государственного переворота, ибо он никогда не смог бы прийти к определённому решению и не имел никакого авторитета в армии; больше того, он был неизвестен армии. Бек являлся философом, но не революционером.

Недостатки и слабости национал-социалистской системы и ошибки Гитлера выступали в то время совершенно ясно. Видел все эти недостатки и я; поэтому нужно было стремиться ликвидировать их. Однако в том опасном положении, в котором находился рейх вследствие катастрофы под Сталинградом, и в условиях, когда Советский Союз также требовал безоговорочной капитуляции, нужно было выбрать путь, который не привёл бы рейх и народ к катастрофе. В этом была основная трудность, и это возлагало большую ответственность на тех, кто в душе ещё надеялся на возможность спасения рейха. Поэтому я пришёл к заключению отказаться от намерений доктора Гёрделера, как практически неосуществимых и наносящих вред общим интересам. Как и вся армия, я чувствовал себя связанным присягой. Поэтому я попросил доктора Гёрделера отказаться от своего намерения.

Тем не менее доктор Гёрделер попросил меня, несмотря на мои сомнения, собрать ему необходимые сведения. Я согласился выполнить это дерзкое требование с намерением доказать доктору Гёрделеру, что не только я, но и другие генералы думают также; я надеялся заставить этого несомненно идеалистически настроенного человека свернуть с его опасного пути. В апреле я ещё раз увидел доктора Гёрделера и смог его заверить, что не встретил ни одного генерала, который был бы склонен согласиться с его планами. Опрошенные мною лица, ссылаясь на присягу и на серьёзное положение на фронте, отказались от всякого участия в замыслах доктора Гёрделера. Я снова попросил его отказаться от своих намерений.

Доктор Гёрделер, который, впрочем, в беседах отказывался совершенно ясно от мысли совершить покушение, в заключение попросил меня молчать о нашем разговоре, и я сдержал это обещание. В 1947 г. я узнал из книги прокурора Фабиана фон Шлабрендорффа «Офицеры против Гитлера», что или доктор Гёрделер или генерал фон Рабенау не сдержали своего обещания молчать. Сообщения упомянутой книги обо мне не соответствовали действительности. С апреля 1943 г. я не разговаривал больше с доктором Гёрделером и ничего не слышал о его намерениях.

Однако вернёмся к моей служебной деятельности.

Операция «Цитадель»

29 марта я вылетел в Запорожье в группу армий «Юг», чтобы посетить фельдмаршала фон Манштейна. Здесь как раз был достигнут крупный успех: благодаря правильному оперативному использованию танковых соединений снова был захвачен Харьков. Темой моей беседы с Манштейном был приобретённый при этих действиях опыт, особенно опыт использования батальонов, на вооружении которых находились танки «тигр», в танковой дивизии «Великая Германия» и танковой дивизии СС «Адольф Гитлер». В штабе я встретил своего старого друга Гота, командующего 4-й танковой армией, который также поделился со мной своим боевым опытом. Мне снова стало ясно, как прискорбен тот факт, что Гитлер был не в состоянии терпеть близко около себя такую способную военную личность, как Манштейн. Оба были слишком разными натурами: с одной стороны — своевольный Гитлер со своим военным дилетантством и неукротимой фантазией, с другой — Манштейн со своими выдающимися военными способностями и с закалкой, полученной в германском генеральном штабе, трезвыми и хладнокровными суждениями — наш самый лучший оперативный ум. Позднее, когда я был назначен начальником генерального штаба сухопутных войск, я неоднократно предлагал Гитлеру назначить Манштейна вместо Кейтеля начальником главного штаба вооружённых сил, но каждый раз напрасно. Конечно, Кейтель был удобен для Гитлера: он пытался по глазам Гитлера читать его мысли и выполнять их, прежде чем последний выскажет их. Манштейн был неудобен: у него было своё мнение, которое он открыто высказывал. В конце концов, Гитлер заявил на мои предложения: «Манштейн, возможно, и является самым лучшим умом, рождённым генеральным штабом, но он может оперировать только свежими, хорошими дивизиями, а не развалинами, которыми мы сегодня только и располагаем. Так как я не могу дать ему сегодня ни одного свежего, способного к действиям соединения, назначение его не имеет смысла». Он просто не хотел этого назначения и маскировался такими уклончивыми объяснениями.