День, когда мы были счастливы - Джорджия Хантер

– Только будьте там, – шепчет Халина, отгоняя ужасные сценарии, придумывать которые поднаторел ее мозг: что Горские, не имея средств, были вынуждены оставить ее родителей на железнодорожном вокзале на произвол судьбы с фальшивыми удостоверениями; что сестра Марты, шныряя вокруг, обнаружила ложную стену за книжным стеллажом и пригрозила выдать Альберта за укрывательство евреев, если он от них не избавится; что сосед увидел на заднем дворе развешенное для просушки белье ее родителей, подозрительно большее по размеру, чем у Горских, и донес на них в «Синюю полицию»; что неожиданно явились гестаповцы и обнаружили ее родителей до того, как они успели спрятаться в тайнике. Варианты были бесконечны.

Адам выключает двигатель. Халина набирает воздуха в грудь и выдыхает через приоткрытые губы.

– Готова? – спрашивает Адам.

Халина кивает.

Она вылезает из машины и идет вперед, ведя Адама вокруг дома. У двери она поворачивается и качает головой.

– Не знаю, смогу ли.

– Сможешь, – говорит Адам. – Хочешь, я постучу?

– Да, – шепчет Халина. – Два раза. Стучи два раза.

Адам тянется мимо нее, а Халина переводит взгляд с двери на свои ноги, на линию крошечных черных муравьев, марширующих через каменный порог. Адам дважды стучит в дверь и берет Халину за руку. Халина задерживает дыхание и слушает. Где-то за спиной кричит дикий голубь. Лает собака. Ветер шуршит похожей на чешуйки листвой кипариса. И, наконец, шаги. Если шаги принадлежат Горским, их лица скажут все, понимает Халина, теперь с ожиданием глядя на дверную ручку.

Дверь открывает Альберт, еще более худой и серый, чем в их последнюю встречу. Увидев ее, он вскидывает брови.

– Это вы! – говорит он и прижимает руку ко рту, недоверчиво качая головой. – Халина, – говорит он сквозь пальцы. – Мы думали…

Халина заставляет себя посмотреть ему в глаза. Она открывает рот, но не может ничего произнести. Ей не хватает смелости спросить у него то, что нужно. Она ищет ответ в его глазах, но видит только удивление от того, что она у его порога.

– Пожалуйста, заходите, – говорит Альберт, жестом приглашая их в дом. – Я так волновался, узнав про Варшаву. Такое разорение. Как вы…

Адам представляется, Альберт закрывает дверь, и в то же мгновение их поглощает темнота.

– Вот, – говорит Альберт, включая лампу. – Здесь ужасно темно.

Моргая, Халина высматривает в комнате признаки, любой знак присутствия своих родителей, но все так же, как она помнит. Голубая керамическая ваза на подоконнике, зеленая обивка «пейсли» на кресле в углу, Библия на дубовом приставном столике рядом с диваном – ничего необычного. Она переводит взгляд на книжный стеллаж с невидимыми колесиками у противоположной стены.

Альберт прочищает горло.

– Точно, – говорит он, подходя к полкам.

Халина сглатывает. Проблеск надежды.

– Когда я увидел вашу машину и не узнал ее, – говорит Альберт, аккуратно отодвигая стеллаж вдоль кедровой стены, – то подумал, что им лучше спрятаться. На всякий случай.

«Им лучше спрятаться».

Альберт стучит по стене в том месте, где были полки.

– Пан и пани Курц, – тихо зовет он.

Щеки Халины неожиданно горят. Кожу покалывает от ожидания. Позади Адам кладет ладони ей на плечи и наклоняется, так что его подбородок задевает ее ухо.

– Они здесь, – шепчет он.

Под полом движение. Халина напряженно прислушивается – к приближающемуся шарканью, приглушенному звуку кожаных подошв по дереву, щелчку открывающейся щеколды.

И вот они выходят. Сначала отец, потом мама. Щурясь, они вылезают, сначала скрючившись, из тайника Горских в ярко освещенную комнату. Странный звук вырывается изо рта Нехумы, когда она выпрямляется и видит перед собой Халину. Альберт отходит в сторону, и женщины бросаются друг к другу.

– Халина, – шепчет Сол.

Он обхватывает руками обнимающихся жену и дочь и закрывает глаза, уткнувшись носом между их макушками. Так они стоят довольно долго, слившись в одно целое, тихо плача, пока наконец не разъединяются, вытирая глаза. Сол кажется удивленным, заметив Адама.

– Пан Курц, – кивает Адам, улыбаясь. Когда он в последний раз видел своего теперь уже тестя, они с Халиной еще не были женаты.

Сол смеется, протягивает руку и обнимает Адама.

– Пожалуйста, сынок, – говорит он, и морщинки окружают глаза, – зови меня Сол.

Лодзь, Польша

8 мая 1945 года

Адам возится со шкалой настройки радио, пока в динамиках не раздается голос.

– Через несколько минут, – говорит диктор на польском языке, – мы будем передавать прямую трансляцию из Белого дома в Соединенных Штатах. Оставайтесь с нами.

Халина открывает окно гостиной. Бульвар внизу совершенно пуст. Похоже, все собрались вокруг своих приемников, чтобы услышать новости, которые в Лодзи – во всей оккупированной Европе, да во всем мире, если уж на то пошло, – ждали больше пяти лет.

Решение Халины перевезти семью в Лодзь было продиктовано практичностью. Некоторое время они перебивались в Варшаве, но город, точнее то, что от него осталось, стал непригоден для жизни. Они обсуждали возвращение в Радом и даже решились съездить туда и переночевать у Собчаков, но обнаружили, что квартира на Варшавской улице и магазинчик родителей теперь принадлежат полякам. Халина не была готова встретить на пороге своего старого дома незнакомцев – незнакомцев, которые хмуро смотрели на нее и заявляли, что не собираются уходить, которым хватило наглости считать, что то, что когда-то принадлежало ее семье, теперь принадлежит им.

Эта встреча так разозлила Халину, что она пришла в ярость, и Адаму пришлось взывать к ее здравому смыслу, напомнив, что война еще не закончилась, что они еще выдают себя за арийцев и скандал только привлечет ненужное внимание. Она покинула Радом с разбитым сердцем, но решила найти город, где они могли бы устроиться, по крайней мере до конца войны – город с достаточно развитой промышленностью, чтобы можно было найти работу и квартиру для проживания того, что осталось от семьи, включая ее родителей, которых на уговорила остаться в Вилянуве до официального окончания войны. Халина слышала, что в Лодзи есть квартиры, работа и отделение Красного Креста. И действительно, когда они приехали, то довольно быстро нашли жилье. Городское гетто ликвидировали позже других, поэтому в старом еврейском квартале остались сотни пустующих квартир, а поляков было слишком мало, чтобы занять их. Мысли о том, что случилось с семьями, которые жили в этих квартирах раньше, вызывали тошноту, но Халина знала, что они не могут позволить себе снимать жилье в центре. Она выбрала две квартиры по соседству, самые просторные из тех, что смогла найти. Там отсутствовала половина мебели, но пустующих квартир было так много, что она смогла собрать достаточно там и сям, чтобы сделать их пригодными для жилья.