Кутузов - Лидия Ивченко

В то время когда Кутузов готовил свои войска к оборонительным действиям, турецкий султан, после пяти лет оборонительной войны, решился перейти в наступление и, переправившись через Дунай, возвратить себе Бессарабию, Молдавию и Валахию. К концу мая армия великого визиря Ахмет-бея насчитывала около 70 тысяч человек. Узнав о концентрации сил неприятеля, Кутузов предпринял ответные меры. 23 мая он сообщал Екатерине Ильиничне: «Я еще, слава Богу, здоров, мой друг, — для того, что и месяцы такие еще, что болезней мало. Я всей моей жизни проводил в здешнем краю до десяти лет и не был еще здешними болезнями болен. Я не считаю грудной болезни, которую я имел прошлый раз в Яссах. Не могу я быть лето в Букаресте. Теперь, на первый случай, переношу себя к Рущуку, и конечно до ноября месяца покоен не буду… Я не могу теперь в Рущук с Лизенькой съездить: несколько дней займусь одним полномочным турецким, который завтра будет для миру. Но это еще все не конгресс». Дочь Елизавета Михайловна, опасаясь за здоровье отца, действительно приезжала к нему в Бухарест. Но теперь, когда началась военная страда, ей было за ним не угнаться.

Кутузов приказал передвинуться от Бухареста к Журже своему главному корпусу под командованием генерала А. Ф. Ланжерона, одновременно приказав генералу Зассу ускорить покупку судов у Муллы-паши. Виддинский комендант понемногу сбывал их русским, как вдруг узнал о приближении к Виддину Исмаил-бея, который повелел отправить сотню судов вниз по Дунаю к устью реки Ольты, где готовилась к переправе армия великого визиря. Ахмет-бей поступил неосторожно, сообщив о своих планах нашему осведомителю. Мулла-паша, не успевший продать русским все суда, но уже получивший задаток, счел необходимым его «отработать». Кутузов получил сведения, что Исмаил-бей должен вторгнуться в Малую Валахию, отвлекая внимание от армии великого визиря, который намеревался выступить из Шумлы к Разграду, а потом к Рущуку, якобы с намерением перейти Дунай, в то время как его главные силы переправятся через реку у Никополя. Кутузов много раз в своей жизни собирал военные сведения, поэтому счел нужным проявить осторожность и перепроверить все сказанное Муллой-пашой. Надежные лазутчики подтвердили сведения виддинского коменданта. Тогда Кутузов также двинул свои главные силы к реке Ольте.

В Бухаресте тем временем находился турецкий военный министр Гамид-эфенди. Приехав в Бухарест, М. И. Кутузов нашел там Ахмеда-агу, посланного визирем с письмом, в котором он просил доставить деньги сераскиру Пехлевану-паше, попавшему в плен при Базарджике. Кутузов сообщил великому визирю, что сделает все от него зависящее, а заодно и известил о своем прибытии в Бухарест. Михаил Илларионович вспомнил о том, как 19 лет назад они свели знакомство в Константинополе, поздравлял его с должностью первого сановника Оттоманской Порты, «говорил о нечаянном стечении обстоятельств, что оба они, старинные приятели, вступили одновременно в Главнокомандующие, и изъявлял радость быть в сношениях с давнишним другом своим и столь отличным полководцем, каков Ахмет-бей»23. Однако в письме Михаил Илларионович ни словом не обмолвился о мирных переговорах, будучи совершенно уверен в том, что первым о них заговорит великий визирь. Извещая о своей переписке с неприятельским главнокомандующим канцлера графа Н. П. Румянцева, М. И. Кутузов изложил ему свое «кредо»: «Я лучше хотел прослыть в мнении Порты человеком властолюбивым, жертвующим собственной пользе благом человечества для продолжения могущества, с местом моим связанного, нежели дать туркам думать, что я бегаю за миром»24. Кутузов правильно выбрал роль. Действительно, великий визирь заговорил с ним в письме о надежде на скорое перемирие и направил в Рущук для переговоров военного министра Турции Гамида-эфенди. Кутузов опять не сплоховал: он сам неоднократно ездил для переговоров по местам, занятым войсками, и догадывался, что одной из целей подобных поездок является наблюдение за передвижением войск. Он быстро убедил «посланника мира» для его же спокойствия переехать в Бухарест, где в переговоры с ним вступил тайный советник Италийский, присланный государем еще при Каменском. Этот дипломат сразу продемонстрировал то, что так умело скрывал Кутузов: нашу заинтересованность в скорейшем мире с турками. « Визирь понял то, что так тщательно желал скрыть Кутузов, — что сам русский кабинет делает шаг в этом случае»25. Первое же совещание дипломатов едва не стало последним: Гамид-эфенди был намерен прервать переговоры. Однако в планы Кутузова, знавшего, что Наполеон в 1806 году потребовал от султана пресечь всякое личное общение турецких сановников с российскими дипломатами, входило поддерживать постоянные переговоры с Ахмет-беем через его посланника. Это был дипломатический ход, которого не мог предвидеть ни Наполеон, ни его посланник в Константинополе. Кутузов убедил Гамида-эфенди остаться в Бухаресте еще на месяц под предлогом ожидания ответа императора на выдвинутые им условия мирного договора. «Зная корыстолюбие и сладострастие турков, — рассказывал А. И. Михайловский-Данилевский, — он ничего не щадил при угощении Гамида-эфенди, угадывал и предупреждал всякие желания гостя. Роскошная жизнь и доставляемые ему Кутузовым утонченные наслаждения так понравились турецкому Военному министру, что наконец он и сам не хотел ехать от нас, и просил Кутузова оправдать перед Верховным визирем промедление его в Бухаресте»26.

Получив донесение обо всем происходившем в Бухаресте, государь направил Кутузову наставительное письмо, в котором он приказал своему своевольному генералу не удерживать турецкого военного министра, если он отвергает условия мира, предложенные Россией. Александр Павлович закончил свое повеление словами, в которых проявилось раздражение: «Турецкие министры говорят о непоколебимой твердости Султана не уступать нашим требованиям. Отвечайте им: почему они думают, что Император Александр будет менее тверд в своих намерениях, и неужели в угодность Султану пожертвует… и т. д.». Даже боготворивший императора Александра историк Михайловский-Данилевский не удержался в этом случае от иронического замечания: «Повеление сие было привезено к Кутузову в исходе июня и застало его посреди военных действий». Михаил Илларионович отлично понимал: для того чтобы турки прислушивались к претензиям внука Екатерины, надо обладать весомым аргументом, которого у русских пока не было: разбить армию великого визиря. Вот как раз этому он и отдавал свои силы, оставив Гамида-эфенди в Бухаресте «посреди утонченных наслаждений». В начале июня турки закончили военные приготовления и двинулись вперед. Грозный Исмаил-бей пошел на Виддин, где его появления с трепетом ожидал продажный Мулла-паша. Сам великий визирь с 25 тысячами выступил, наконец, из Шумлы к Разграду. Кутузову доносили, что люди Ахмет-бея, конные и пешие, показались в Никополе, Туртукае, Силистрии, отовсюду забирая суда и лодки для переправы. Наш главнокомандующий сам выехал из Бухареста в Журжу, придвинув туда часть отрядов из Турны и Слободзеи, и поручил свой авангард генералу Воинову. Он приказал бесстрашному военачальнику перейти на правый берег Дуная и завязать «дело» с турецким авангардом, обещая подкреплять русских воинов по мере увеличения турецких сил. «Может быть завлеку я тем неприятеля в сражение на равнинах», — доносил Кутузов о своих планах в Петербург, пока еще не веря в удачу. Но вот, по прошествии двух дней, великий визирь перешел от Разграда к селению Кадикиой: теперь он находился в 14 верстах от Рущука. Кутузов узнал, что к Ахмет-бею подошли подкрепления, и теперь его армия насчитывала около 60 тысяч человек при 78 орудиях. 19 июня Кутузов передвинул свои войска из Журжи к Рущуку, соединив на правом берегу Дуная корпуса Ланжерона и Эссена. 20 июня перед самой зарей турки сильно напали на казачью цепь, а когда утренний туман рассеялся, то яркое солнце осветило многочисленную турецкую конницу, готовую атаковать наш авангард. Генерал Воинов немедленно известил Кутузова обо всем происходившем, и главнокомандующий со всей армией двинулся навстречу Ахмет-бею, заняв позицию в четырех верстах впереди Рущука. Кутузов построил пехоту в каре: шесть в первой линии и три — во второй. Кавалерия стояла в третьей линии позади пехоты. Всего же в строю находилось 18 тысяч человек при 114 орудиях. Левым крылом командовал граф Ланжерон, правым — генерал Эссен, кавалерией — генерал Воинов. Кроме того, Кутузов оставил в самом Рущуке сильный отряд под командованием генерал-майора Д. П. Резвого с приказом не допустить турок прорваться в крепость. Главнокомандующий был уверен в том, что именно в этом и заключается главная цель турецкого военачальника. Действительно, Ахмет-бей предполагал атаковать армию Кутузова 22 июня на рассвете по всей линии и, обойдя наше левое крыло, отрезать русских от Дуная. Наступление турок «являло вид картинный, блеском дорогого оружия, разноцветными одеждами, пестрыми чалмами, бесчисленным количеством знамен и значков, осенявших войско. Наездники гарцевали перед строем на борзых лошадях. За ними ехал Верховный визирь, окруженный государственными сановниками и многочисленною свитою»27.