Мемуары Дьявола - Фредерик Сулье

Несмотря на незамысловатость, хитрость Луицци удалась вполне. Она напрямую била по алчности, а ведь нужно признать, что ради удовлетворения этой страсти люди, действуя по собственному почину, способны изобрести самые хитроумные способы, но в то же время попадаются в очевиднейшие ловушки. Впрочем, то же относится и к другим ненасытным порокам, как физическим, так и нравственным.

Желание барона уловили на лету. Но, пока Луи искал чернила и бумагу, Пьер и госпожа Умбер о чем-то приглушенно шушукались; заметив это, Луицци снова забеспокоился. В самом деле, ведь после того, как он доверит нотариусу свое завещание, мерзавцы, убежденные в выгодности для себя его посмертной воли, вполне могут попытаться ускорить благоприятный исход. И он замер, напряженно раздумывая над тем, как избежать новой опасности.

– Что-то господин барон не торопится писать, – проворчал Луи, подозрительно взглянув на Луицци.

– Ну и болван же ты! – возмутился Пьер. – Как же ему писать? Со связанными руками?

И Пьер немедленно подошел к постели больного, сдвинул одеяла и развязал узлы. Луицци с какой-то детской радостью приподнял руки; но радость его быстро угасла, ибо он заметил их страшную худобу. Больной, который день за днем наблюдает в зеркале, как чахнут от свирепого недуга его лицо и тело, с трудом отдает себе отчет о постепенном увядании своих черт; но тот, кто видит себя после долгого перерыва, внезапно открывая, до чего он дошел, часто испытывает ужас, порой еще более роковой, чем сама болезнь. Именно это произошло и с Луицци; рассмотрев свои руки, он испуганно закричал:

– Зеркало! Дайте мне зеркало!

Раболепная угодливость, сменившая совсем недавнее подлое безразличие, не позволила слугам что-либо возразить на это требование; госпожа Умбер нашла зеркало и села рядом с бароном, предоставив ему возможность как следует рассмотреть свое отражение: мертвенно-бледное, заросшее лицо, спутанные волосы, дикие, воспаленные от жара глаза, побелевшие губы, заострившийся нос; какое-то время Луицци молча созерцал сей портрет, не в силах произнести ни слова; так называемая сила духа, которой наш герой, по его мнению, обладал в избытке, вдруг покинула его, и он завыл самым жалобным образом:

– О Боже! Боже, как же так?

Затем, оттолкнув зеркало, барон опрокинулся навзничь в полном упадке сил и в самом неподдельном отчаянии; он горько плакал, не стыдясь жадно-любопытных глаз прислуги, ибо в эту минуту его гордость – причина отваги большинства мужчин – безоговорочно капитулировала перед малодушием. Верные слуги Луицци, казалось, всерьез встревожились из-за его приступа слабости, ибо госпожа Умбер проворковала наисладчайшим голосом:

– Господин барон, вы уже не желаете черкнуть пару слов нотариусу?

– Неужели я так плох? – Луицци взглянул на сиделку расширенными от страха глазами.

– Да нет же, сударь, ну что вы в самом деле! Просто никогда не помешает принять меры предосторожности; лучше уж умереть, уладив заранее все отношения с людьми и Богом.

– С Богом? – Луицци снова разрыдался. – Примириться с Богом? Никогда, никогда! Я во власти ада, и…

– Будь я проклят! – выругался Пьер. – Снова-здорово! Видать, мы рано обрадовались. Давайте опять его привяжем, да покрепче.

– Ой, не надо, не надо! – заканючил Луицци в самой настоящей истерике. – Не привязывайте меня, прошу вас! Я больше ничего не буду говорить, я буду молчать, только не привязывайте! Дайте, я напишу письмо.

Последняя просьба была, конечно, услышана, и Луицци взял протянутое ему перо. Но бумага расплывалась в его глазах, а рука, казалось, забыла, как надо выводить буквы; с большим трудом Луицци удалось черкнуть несколько слов, после чего, совершенно обессиленный, он упал на постель.

– Пошевеливайся, Луи, – тихо приказал Пьер, – похоже, у нас совсем мало времени.

Кучер стремглав выскочил из комнаты, сильно хлопнув дверью.

– Не оставляйте меня одного, – дрожащим голосом попросил Луицци, – не оставляйте меня одного.

Пьер и госпожа Умбер, заботливо поправив подушку и постаравшись расположить Луицци как можно удобнее, уселись рядом с больным. Они не спускали с него глаз, ловя малейшее движение своего подопечного. Еще пока барон писал, Пьер навел в комнате порядок, и когда Луицци оглянулся вокруг, не осталось ни одного, даже самого незначительного следа ночной попойки, свидетелем которой он был. Его разум, ослабленный болезнью и сильным шоком от грязного и бесконечного спектакля, с трудом справлялся с обрывками воспоминаний; вскоре он уже засомневался: может, все ему только привиделось в бреду? Несколько успокоившись, он впал в лихорадочную полудрему; ему грезились то его разграбленный дом, то своры огромных голодных пиявок, бросавшихся на него со всех сторон. Наконец усталость сделала свое дело: он заснул глубоким сном и проснулся только наутро, когда день уже разгорался вовсю.

Разбудил Луицци звонок у дверей его апартаментов: кто-то дергал за шнур изо всех сил. Тут же появился Пьер, нервно шепнув госпоже Умбер:

– Это нотариус.

Секундой позже вошел Луи, и сиделка тихо ответила на их безмолвный вопрос:

– Он спит.

Барон решил воспользоваться заблуждением слуг, чтобы увериться в истинности всего происшедшего этой ночью, и навострил уши.

– Долго же ты ездил, – раздраженно сказал Пьер кучеру.

– Да, я не нашел нотариуса у него дома; мне сказали, что он отправился на концерт в Сен-Жерменское предместье, и пришлось мне мчаться с Бульваров на Вавилонскую улицу. Там я попросил вызвать его, но выездной лакей заявил мне, что в гостиных его нет, и я собирался уже возвращаться, как один кучер, мой приятель, помог: он сказал, что видел, как уезжала карета этого проклятого нотариуса, и даже слышал, что тот приказывал отвезти его на Королевскую площадь, где один из его клиентов устроил роскошный бал. Я прискакал туда, но никак не мог дождаться его: вчетвером или впятером они резались в экарте. Пришлось проторчать там еще целых полтора часа: должно быть, партия была уж очень азартной. Наконец я поймал его на выходе, и вот он здесь, весь как был, в шелковых чулках и цилиндре.

– Это все, конечно, хорошо, – заметил Пьер, – лишь бы барон не впал опять в беспамятство – вот все, что нам сейчас нужно.

– Он ничего не заподозрил? – спросил Луи.

– Нет, – ответил Пьер. – Он думает, что мы не отходили от него ни на шаг.

В эту минуту в гостиной послышались голоса, и в гостиную вошли доктор Кростенкуп и нотариус Башелен.

– Я со всей ответственностью утверждаю, – говорил доктор категоричным тоном, – что это исключено. Болваны-слуги приняли спокойную фазу психоза за возвращение рассудка. Здесь мы имеем дело с острым и прогрессирующим воспалением головного мозга, так что поверьте моему опыту: до выздоровления еще очень и очень далеко.

– Какого Дьявола! – мрачно проворчал нотариус. – Какого Дьявола тогда меня побеспокоили? Подняли в такой час! Я полночи корпел над делами клиентов, и уверяю вас, мало приятного подниматься ни свет ни заря!