Город, которым мы стали - Нора Кейта Джемисин

глаза – ядовито-желтые, уже даже не притворяющиеся человеческими – мельком, пренебрежительно пробегают по Конгу. – И Гонконг. Неужели настало время для последней стычки? Мне включить какую-нибудь будоражащую музыку? Или, может, зачитать злодейский монолог? – Она внезапно смеется. Смех настолько довольный, что по спине Бронки пробегает мерзкий холодок. Так смеются те, кто совершенно уверен в своей победе.

Бронка замечает, что Конг тяжело дышит, и, когда он начинает говорить, голос его выдает глубочайшее потрясение. Под ярким современным нарядом и грязной репутацией скрывается город с древней историей и крепко укоренившимися традициями. Он явно с трудом воспринимает все, что не укладывается в его мировоззрение.

– Этого не может быть, – бормочет он. – Мы боролись с тобой испокон веку. Неужели ты… Я не понимаю.

– Очевидно. – Женщина в Белом закатывает глаза и становится, подбоченясь. – Что ж, даже умненькие амебы остаются всего лишь амебами, не так ли?

Бронка все еще пытается сопоставить эту чокнутую дамочку с чопорной, утонченной доктором Белой – хотя все недавно приобретенные инстинкты твердят ей, что это один и тот же человек. Который даже и не человек.

– Тогда кто же ты, а? – требовательно спрашивает она, надеясь, что ее голос не дрожит. – На самом деле.

– На самом деле? – Женщина в Белом широко, довольно улыбается, словно целую вечность ждала, чтобы ей задали этот вопрос. – На самом-самом деле. О да, теперь, когда фундаменты соприкоснулись и мои саженцы нашли место, где прорасти, я могу заявить о себе во весь голос. Спасибо, что спросила, осколок Ленапехокинга, или аватар Бронкса, или как ты там хочешь, чтобы тебя называли. Мое имя – Р’льех. Можешь его произнести?

Звук ее имени ввергает Бронку в трепет, ее барабанные перепонки вздрагивают, и каждый волос на теле от кончика до корня становится дыбом. И хотя для нее это имя ничего не значит, Бронка краем зрения замечает, как Куинс, выпучив глаза, одними губами шепчет: «Ох, ни хрена себе…»

Затем Женщина в Белом внезапно хихикает и, вытянув руку, делает вид, что держит в ней что-то наподобие швабры. Притворно-хриплым и низким голосом она говорит:

– Ты не пройдешь. Всегда хотела так сказать! И вы действительно не пройдете – вы, мерзкие создания, частички этого кровожадного города, куски дерьма. Статен-Айленд решила поступить правильно, и я не позволю вам вмешаться. Так что давайте погрохочем, боро Нью-Йорка и душа Гонконга! Вы ведь так это называете? Погрохотать? – Где-то под ними, в самых недрах, раздается раскатистый звук, похожий на гром, грянувший глубоко под землей. У Бронки перехватывает дыхание, она вспоминает свой Центр и поглотившую его башню, но сейчас ничто не рвется у них из-под ног. Пока что это лишь звук. Просто грохот.

А перед ними, скалясь так широко, что они видят почти все ее зубы, живое воплощение города Р’льех разводит свои элегантные белые руки с длинными пальцами и ногтями, как бы приглашая их.

– Начнем же, Город-Который-Никогда-Не-Спит. Я покажу вам, что таится в пустоте, куда не смеют ступать даже кошмары.

Глава пятнадцатая

«И посмотрела красавица на лик Чудовища…»

Поездка на такси проходит гладко и без происшествий. Даже Мэдисон замечает:

– Ха, я слышала, на ФДР какой-то протест – вечно там что-то случается, да? – и людям приходится объезжать черт знает как. Но я не видела ни одного указателя на объезд. Да и вообще поток как будто уступает нам дорогу.

Мэнни, заметивший слабое сияние, очерчивающее окна и видимые из них части автомобиля, косится на Паулу, и тот кивает.

– Ты же сама говорила, что я нравлюсь твоей тачке, – говорит Мэнни. – Кстати, спасибо, что подвезла.

– Да, да, – отвечает Мэдисон. Голос ее звучит скорее весело, чем раздраженно. – Вообще я поехала в эту сторону только потому, что мэру захотелось устроить завтра какую-то фотосессию, типа старый Нью-Йорк и новый Нью-Йорк. Так что везет тебе, как черту, парень.

Паулу снова кивает. Видимо, города сами творят свою удачу.

Мэдисон высаживает их у сводчатого входа с колоннадой, ведущего на станцию метро «Бруклинский мост – Сити-холл». Оттуда попасть на старую станцию оказывается почти совсем просто. Вокруг толпятся полицейские, и Мэнни, приближаясь к ним вместе с Паулу, стискивает зубы, готовясь к неприятностям. У троих копов из шеи и плеч торчат белые усики.

Однако двое незараженных перехватывают «усатых», когда те начинают вякать, что не пускают никого на станцию, потому что там заложена бомба.

– Пропустите их, – говорит женщина, по-видимому превосходящая остальных по рангу. Она одета в штатское и не обращает внимания почти ни на что, кроме кипы бумаг на своем планшете. – Они здесь, чтобы все починить.

– Э-э, не похожи они на инженеров из «Кон Эд», – говорит один из полицейских, преградивших им путь. Из его левой скулы торчит усик толщиной с электрический кабель.

Женщина в штатском впивается в него грозным взглядом.

– Я что, специально для тебя должна повторять дважды, Мартенберг?

– Нет, я просто подумал…

– Я разве спрашивала, что ты думаешь, Мартенберг? – Он снова возражает, и она снова отчитывает его, в конце концов опуская планшет и распрямляя плечи, чтобы показать, кто здесь главный. В то время как напарники двух полицейских наблюдают за препирательством, Мэнни и Паулу беспрепятственно проходят на станцию.

– Не хочешь объяснить, что там только что произошло? – спрашивает Мэнни, пока они идут. – Мы ведь и правда не похожи на рабочих из «Кон Эд».

– Те, кто готов помочь в защите города, видят то, что им нужно видеть.

Что ж, ладненько.

Поезда шестого маршрута не ходят – остановились на время полицейского расследования. Мэнни и Паулу минуют еще нескольких полицейских, инженеров метрополитена, пару людей в форме, вероятно, из службы Национальной безопасности, и нескольких настоящих инженеров «Кон Эд», но никто больше их не останавливает и, кажется, даже не замечает. Когда они спускаются на платформу станции, людей становится меньше, но их смех и шутки гулким эхом разносятся по туннелям. Они явно не переживают ни из-за какой бомбы. Мэнни не видит, чтобы здесь велись какие-то работы. Кто-то во власти просто закрыл станцию безо всякой видимой на то причины.

У платформы стоит пустой поезд с открытыми дверями и без кондуктора внутри.

– Может, нам просто подождать? – говорит Мэнни, входя в первый вагон. Паулу садится напротив будки кондуктора, но Мэнни слышит, что в ней никого нет. Он становится у переднего окна поезда и всматривается в темноту, которая ждет его в извилистом туннеле, уходящем вниз.

– Он поедет, если мы подождем? – спрашивает Паулу. Кажется, он искренне интересуется, а не язвит, поэтому Мэнни не обижается. Более того, он запоздало догадывается, что Паулу пытается чему-то его научить. И через секунду, ощутив мощную тягу в сторону главного аватара, он все понимает.

Поэтому Мэнни делает глубокий вдох и кладет руки на гладкий металл вокруг окна. Он ездил в метро всего раз, но, как и в Центре искусств Бронкса, заставляет себя вспомнить то чувство. Мощь невидимых неутомимых двигателей, приводимых в движение таинственным и смертоносным третьим рельсом. Ошеломляющая, бешеная скорость. И все это повинуется нуждам сотен людей, путешествующих внутри него, которые по важным причинам желают добраться до важных мест, найти теплый уголок для сна, и чтобы в пути им ничто не угрожало.

«Чтобы ничто не угрожало. – Мэнни думает о главном аватаре и об окружающем их поезде. – Да. Я иду, чтобы уберечь тебя. Уже иду».

– Осторожно, двери закрываются, – шепчет он. В стекле, в отражении, он видит, что Паулу улыбается за его спиной.

Динамики издают негромкий «динь-дон», после чего двери захлопываются. Снизу, из-под днища вагона, доносится едва слышный шум – это поезд включает двигатели, и те прогреваются. Впереди, в туннеле, сигнал сменяется с красного на зеленый. Затем поезд медленно, толчком приходит в движение.

Мэнни отчасти ждет, что кто-нибудь выбежит на платформу и попытается остановить их, но они ведь в Нью-Йорке – если кто-то из работников станции и слышит, что поезд тронулся с места, они не обращают на это внимания. Для них это обычный фоновый шум, гораздо