Мощи святого Леопольда - Борис Вячеславович Конофальский

– Что ж вы за офицер, если решения принимаются без вас и вас даже не позвали за советом? Нет, Пруфф, своей вины я не вижу. Идите оденьтесь, а то простудитесь, и проследите, чтобы деньги были поделены честно. Свою долю я уже вычел, оставшуюся часть денег я пришлю немедленно.

– Но я не думаю…

– Идите, Пруфф, и проследите за дележом денег, – перебил его холодно кавалер и повторил: – Идите, Пруфф. Ваши люди делят деньги без вас.

Больше он его не слушал, шел в свою палатку. Кавалер знал, что поступил неправильно, рыцарь так поступать не должен. Но деньги есть деньги. Да, деньги есть деньги, и сейчас он заработал огромную кучу денег, Пруфф был прав, эти пушки стоили намного больше, чем Волков за них заплатил. Но солдаты Пруффа были довольны, и люди кавалера были довольны, а сам кавалер был очень доволен, все были довольны, включая купцов и девок. Недоволен был только Пруфф, ну так что ж. Всегда есть кто-то недовольный. Так устроен этот мир. Да хранит его Господь.

В тот день солдаты много пили, большие костры горели до утра, на них жарилась жирная свинина, распутные девки пели песни, тоже пьяны были, плясали у костров иной час и нагие. Так, нагие, лезли с солдатами под телеги. А потом, не одеваясь, спрятав деньгу за щеку или отдав ее мамке, снова пили и плясали, и снова шли под телеги. А к солдатам Пруффа присоединились солдаты Брюнхвальда, тоже веселились. Да и сам ротмистр был с ними. Только караульные на заставах с завистью вздыхали, слушая, как народ в лагере веселится. Да и Волков смотрел из постели своей, откинув полог шатра, на пьяное веселье. Но к солдатам не шел, ждал. Он послал Ёгана за Брунхильдой, да девица так и не пришла, Ёган зря прождал в ее палатке.

А Брунхильда так больше и не пришла до самого того дня, когда пришло время снимать лагерь. Агнес приходила. Была она чиста и платьем, и телом необыкновенно, причесана, хорошо выглядела. Волков отметил, что стала она входить в пору женской красоты, и грудь, и плечи ее налились, и лицо заметно изменилось. Она похорошела, и косоглазие ее уже было не так очевидно. А платье ей стало мало в теле и коротко. Была девица ласкова и говорила учтиво. Кланялась и целовала кавалеру руку. Не то что недавно. Прямо смиренная дочь, да и только. Волков был доволен и думал, что правильно забрал у нее шар, это от него Агнес лик человеческий теряет. Он хотел поесть с нею, выведать, что делала и как жила Хильда, да не вышло. Пришли купцы, пригнали новые подводы и аж девятнадцать лошадей, что он заказывал, так как своих лошадей и подвод не хватало, чтобы вывезти весь трофей. Волков до вечера смотрел лошадей и торговался.

А поутру они стали снимать лагерь. Время, что определил им фон Пиллен на язву, прошло. Ни одного язвенного среди вышедших из города не было. Солнце едва взошло, как господа кавалеры и офицеры собрались у западной заставы. Были: кавалер Фолькоф, капитан Пруфф, ротмистр Брюнхвальд, сержанты Роха и Вшивый Карл и кавалер ротмистр фон Пиллен со своими сержантами.

Кавалер Фолькоф и кавалер фон Пиллен явились при своих штандартах, все надели доспехи.

– Друг и брат мой, – начал фон Пиллен, – время прошло, скажите, нет ли среди людей ваших зачумленных?

– Друг и брат мой, я рад сообщить вам, что среди моих людей нет больных, ученый монах, врачеватель брат Ипполит, осмотрел всех и хворых среди нас не сыскал, – отвечал Волков. – Дозволите ли вы нам покинуть лагерь и ехать в свои земли?

– Ну раз так, то нет нужды удерживать вас, господа, – отвечал молодой ротмистр.

– Господин фон Пиллен, деньги из казны города Ференбурга вам переданы, – продолжал Волков, – а бронзовую полукартауну, что взял я у еретиков в арсенале, прошу вас принять сегодня, сейчас.

– Что ж, мой принц будет доволен, – сказал фон Пиллен, – пушку я видал, отличная пушка.

– На том разрешите нам откланяться и отбыть, – сказал кавалер, – ждут нас.

– Я буду скучать без вас, – сказал молодой человек.

И Волков ему поверил и усмехнулся. Скучать-то он будет – по Брунхильде. Стали разъезжаться, но фон Пиллен его окликнул:

– Господин кавалер!

– Да, – Волков остановил коня.

Молодой человек дождался, пока все отъедут, и произнес:

– Я хотел с вами поговорить…

Он вздохнул, а кавалер сидел, улыбаясь, поигрывал поводьями. Кавалер знал, о чем будет разговор. Фон Пиллен искал слова, а Волкову их искать не было нужды, и он заговорил:

– Говорить хотите о Брунхильде?

– Да, – признался юноша. – Как вы догадались?

– Она сказала мне.

– Сказала? – удивлению фон Пиллена не было предела. – Она сказала вам о нас?

– Да, и я благословляю вас.

– Что? Благословляете? На что? – недоумевал молодой человек.

– Ну как на что, на брак, она сказала мне, что вы собираетесь на ней жениться.

– Жениться? Я?

– Ну да, она мне так сказала, или вы не предлагали ей руки и герба своего?

– Я… я даже не знаю, может, она не так меня поняла? Я просто думал…

– Что думали?

– Понимаете, у меня родственники… – забормотал молодой рыцарь, оправдываясь.

– У всех родственники, так что вы думали насчет женитьбы?

– Я не могу жениться, понимаете, я из старого рода, у нас так не принято жениться, и я надеялся…

– На что? Что я оставлю вам красотку, чтобы вы тут не скучали?

– Да, но… Нет-нет, я не так выразился…

– Прощайте, фон Пиллен, я забираю ее с собой, – кавалер тронул коня, – а вы всю жизнь будете вспоминать ее, таких больше нет, и еще, может, пожалеете, что не женились.

– Но она же гулящая! – кричал ему вслед фон Пиллен. – Как же на ней жениться?

– Да, гулящая! Еще какая! Таких еще поискать! Впрочем, не ищите – не найдете, прощайте, фон Пиллен, вы упустили свой шанс.

Волков ехал и смеялся, вспоминая печальное лицо юного ротмистра. Это утро было холодным и прекрасным. Сегодня он поедет в Вильбург и дней через пять, с таким обозом никак не меньше, отдаст раку епископу. От этой мысли на душе было хорошо, Волков засмеялся в кои веки. Сам с собой. По дороге он встретил Роху, тот сопровождал пушку, которую везли фон Пиллену, для курфюрста.

– Роха, не вздумай отдать ему лошадей, только пушку, лошади мои.

– Я понял, Фолькоф, – отвечал Роха по кличке Скарафаджо.

Он глядел на кавалера и удивлялся. Он никогда не видел, чтобы тот смеялся. Да,