Крупская - Леонид Млечин

Промышленных рабочих принимали в ВКП(б) на льготных условиях, им достаточно было представить две рекомендации от членов партии с двухлетним партийным стажем. Остальным, в том числе интеллигенции, требовались пять рекомендаций от коммунистов с пятилетним партийным стажем, то есть от тех, кто вступил в партию не позже 1917 года. Не так много их было. Под лозунгом борьбы с оппозицией из партии вымывался образованный слой. В результате у власти оказывались некомпетентные и необразованные люди.

Троцкий выступал на XIII съезде с серьезным докладом. Секретарь Нижегородского губернского комитета партии Николай Александрович Угланов с трибуны возмущался:

— Те длинные схемы, которые он нам рисует о плановом хозяйстве, они полуграмотным слоям рабочих, управляющих нашей страной, чрезвычайно трудны. Мы их не понимаем, как чрезвычайно было трудно понять и сегодняшнюю речь товарища Троцкого.

Новые партийные работники тянулись к Сталину, который отличался умением давать на все вопросы простые и однозначные ответы. Насаждалась бездумная дисциплина: подчиняйся и не задавай лишних вопросов.

Старый большевик Давид Рязанов, директор Института Маркса и Энгельса, говорил на партийном форуме:

— Все товарищи, которым приходится выступать с критикой (я, боже сохрани, далек от оппозиции), критиковать политику ЦК, попадают в затруднительное положение. Наш ЦК совершенно особое учреждение. Говорят, что английский парламент всё может; он не может только превратить мужчину в женщину. Наш ЦК куда сильнее: он уже не одного очень революционного мужчину превратил в бабу, и число таких баб невероятно размножается.

Едкого и умного академика Рязанова Сталин сначала отправит в ссылку, а потом расстреляет…

Настроения молодежи беспокоили сталинскую группу. Иосифу Виссарионовичу очень не нравилось, что все интриги становятся известны членам партии. На пленуме ЦК в январе 1924 года генеральный секретарь недовольно говорил:

— Молодые члены партии, они ищут правды, они говорят на собраниях: «А мы знаем, как у вас на политбюро, в ЦК и ЦКК вопросы разрешаются, вы распяли на кресте товарища Троцкого»…

Генсеку вторил Анастас Микоян:

— Учащаяся молодежь пошла за оппозицией, пошла потому, что оппозиция пошла в массу со всеми запрещенными документами. Проявились попытки привить в нашей партии принципы формальной демократии, формального равенства и прочее. Применение демократии даже с ограничениями чревато величайшими опасностями.

Секретарь Нижегородского губкома Николай Угланов, приехав в Москву, побывал в Коммунистическом университете им. Я. М. Свердлова. Рассказал на пленуме, что его неприятно поразила студенческая свобода:

— Студенты старшего курса приглашают лектора по экономическим вопросам, никого не уведомляя. Демократия демократией, а организационные формы организационными формами. Тут нужно бить по зубам. Нам нужно конкретным образом изменить отношение и к комсомольцам. Нам нужно перестать таскать их на рабочие собрания. Безобразие, разврат форменный, когда на Московской партийной конференции сидят рядом с делегатами свердловцы, которые не имеют права присутствовать на этих собраниях. Это безобразие. Не лезь, куда тебя не приглашают!

Сталин отметил готовность Угланова дать в зубы, сделал его секретарем ЦК и руководителем Московской партийной организации. Потом, впрочем, расстрелял…

Хуже всего пришлось академическим институтам и высшим учебным заведениям, откуда выкинули лучших студентов и наиболее квалифицированных преподавателей. Эта чистка самым бедственным образом отразится на состоянии отечественной науки.

Десятого мая 1924 года нарком просвещения Анатолий Луначарский жаловался наркому внешней торговли Леониду Красину: «Не буду говорить о том, что мой наркомат приведен тоже в состояние заметной дезорганизации устранением из партии нескольких ответственнейших наших работников, подчеркну только общее значение всего этого явления.

Я, конечно, относился с величайшим сочувствием к идее Ленинского призыва. Я считаю чрезвычайно важным достичь благоприятного процентного соотношения пролетариев и непролетариев в нашей партии, но я никак не думал, что это будет достигаться одновременным разгромом интеллигентской части партии. Я глубоко убежден, что Владимир Ильич ни в коем случае не допустил бы до такого подхода к делу, будь он жив…

На днях Надежда Константиновна подняла вопрос о том, что, по-видимому, начинается систематическое требование удалять очень близких нам товарищей-специалистов в целях замены их коммунистами… И Вы, и я одинаково уверены, что без интеллигенции вообще новое государственное строительство пойти не может и что средний уровень нашей партии в смысле культуры и в смысле знания отдельных высококвалифицированных специальностей достаточно-таки низок…

Вообще же атмосфера, создавшаяся за последнее время в партии, чрезвычайно тягостная… Я должен сказать, что большего распада я от нашей великой партии никак не ожидал. Люди начинают бояться друг друга, боятся высказать какую-нибудь новую свежую мысль, судорожно цепляются за ортодоксию, судорожно стараются заявить о своей политической благонадежности, а часто подтвердить ее бешеными нападениями на соседей… Я не знаю, Леонид Борисович, что мы можем предпринять».

Красин вскоре уйдет из жизни, Луначарского отстранят от большой политики. От интеллигентной части партии мало что останется после борьбы против оппозиции. Ее заменят новые люди, которых вождь лично переведет в разряд интеллигенции.

Выступая на совещании пропагандистов Москвы и Ленинграда, Сталин говорил:

— Все наши люди состоят из интеллигенции, это надо вбить в голову. Интеллигенция у нас должна быть солью земли. Раньше издевались над интеллигенцией, что она считает себя солью земли, а на самом деле пустышка, потому что она служила не земле, а небу, не народу, а эксплуататорам. У нас, наши кадры, мало сказать, что они бывшие рабочие, бывшие крестьяне. Коль скоро товарищ Шкирятов ушел от станка и стал заниматься в Центральной контрольной комиссии, вы уже интеллигент. Я извиняюсь. (Смех в зале.) Никому дела нет, кем вы были десять лет тому назад, а вы сейчас интеллигент.

Шкирятов с готовностью откликнулся:

— Правильно, товарищ Сталин, я с вами согласен…

Сталин привел самый фантастический пример нового интеллигента. Матвей Федорович Шкирятов, которого вождь, извинившись, назвал интеллигентом, служил по ведомству партийной инквизиции и вел борьбу с оппозицией. Мало того, что он был безжалостен и жесток, Матвей Федорович никогда не учился и грамотой не овладел. Сохранились некоторые его письма того периода.

Десятого октября 1927 года он писал Орджоникидзе (цитирую без правки):

«Здравствуй дорогой Серго.

Пишиш и не знаеш прочтеш ли, буду надеятся, что прочтеш. Дорогой Серго как плохо, что тебе нет вообще в данное время. Я уже работаю несколько дней, отдых провел всё время с Климом, хорошее зее кончили с удовольствием. Трепались в Крыму, приехал среду, окунулся в работу, а работы сейчас так много и не легкая. Я знаю как ты там переживаеш все эти соббытия происходящие здесь.