Мятеж - Александр Афанасьев

– Зачем тебе это... Ты ведь поляк... против народа идешь...

– Молчи... Молчи, тварь, не тебе говорить про Польшу! У меня граната. Если меня и убьют – она все равно взорвется, убежать не успеешь. Пошел! Поднимаешься и остаешься на месте! Ну, пошел, тварь!

Сотник тоже решил, что должен что-то делать. Он лежал очень неудобно – так, что не мог видеть происходящее, и чтобы видеть, ему пришлось бы повернуться. Но повернуться, не вылезая из-под машины, было невозможно, и поэтому он просто решил ползти назад, лежа на спине. Он не мог видеть, куда ползет, но мог хотя бы выползти и встать в небольшом промежутке между машинами.

Так он и пополз, еле протискиваясь под массивными мостами машины. В ногах, там, где был этот польский придурок, решивший поиграть в героя, кто-то шевелился, довольно шумно – может быть, этот поручик тоже решился выползти из-под машины, может, еще что. Но он полз, полз... и увидел, случайно увидел – массивная рама АМО все же позволила увидеть стрелка-снайпера, спрятавшегося там, где должны быть два запасных колеса, между кабиной и грузовой платформой машины... Сотник уже перезарядил пистолет-пулемет, в нем был свежий магазин... а стрелок настолько сосредоточился на возможности подстрелить того, кто захватил в заложники их генерала, собрался стрелять либо поверх кабины, либо даже через ее стекла, что не услышал шума у себя под ногами, не увидел высунувшуюся руку со стволом...

* * *

– Стой!

Граф Ежи, держа генерала на поводке, осторожно выбирался из-под машины, каждую минуту ожидая выстрела.

– Не поворачиваться! Смотреть в поле!

– Это не я штаб взорвал! Не я, поверь!

– Ты, ты. Ты и Ковальчека убил. Эти – знают?

– Тебя обманули. Они там, в штабе, зажирели, ничего не делают. Им козел отпущения нужен, вот они тебе и наговорили...

Граф Ежи наконец-то сумел встать. Винтовка – длинная, пусть и со сложенным прикладом, – очень мешала.

– Сейчас вертолет приземлится. Садись и улетай.

Вертолет действительно приближался, было слышно.

– Ты так ничего и не понял, Збаражский. Ты хоть и шляхтич, а все равно мразь. Мне без тебя теперь нет жизни. Знаешь поговорку японскую: «Бесчестье – подобно шраму на дереве, с каждым годом все толще».

– Кретин!

– Нет... Это ты дурак. Но я тебе в одном клянусь... пошел! Вот так... Стой... пусть тебя судят, я тебя сдам в штаб, и пусть тебя судят. Пусть все узнают, какая ты...

Что-то с шумом упало, граф дернул генерала, прикрываясь им, стрелок с автоматом вывалился откуда-то из-за соседней машины, как мешок, плюхнулся на дорогу и замер.

– Видишь? Убьют дурака...

Под ногами шумно завозились...

– Сотник?

– Не стреляй!

– Здесь вертолет!

– Слышу... Не стреляй...

Сотнику наконец удалось выбраться из-под этих проклятых машин. Не все так плохо – у него пулемет, в котором он сразу сменил магазин, и у них заложник. Его, правда, пристрелят сразу – заложник был один на двоих.

Поляки сделали то, что пришло им в голову – выстроившись полукругом вокруг машин, взяли их на прицел. Публика было разношерстная, кто-то в гражданском, с карабинами и ружьями, кто-то с автоматами. Но все искупалось численностью – сорок человек только с этой стороны, значит, и с той столько же...

Велехов чуть сдвинулся, чтобы прикрыть ноги мощными колесами. Теперь если кто сверху подберется... то он услышит.

– Геликоптер!

В голосе поляка слышалась паника, пусть и скрываемая.

– Ты вызвал?

– Нет, это чужой.

Сотник перебежал к третьей в колонне машине, открыл дверь со стороны пассажира. Водитель, с глазами, круглыми от страха, целился в него из пистолета.

– Пошел, пан! Беги, стрелять не буду.

Они с паном посмотрели друг другу в глаза, потом пан, не сводя с него ствола, вслепую нащупал ручку двери, открыл ее и вывалился из машины.

Вот в этом и разница между нами и поляками...

Ключ – на месте, ключ поляк оставил, не догадался выдернуть. Захлопнув дверь, сотник повернул ключ, выжал сцепление – и мотор отозвался ровным глухим гулом...

Сотник подал машину вперед, уперся бампером во впереди стоящую машину, аккуратно нажал на газ – и эта машина тоже поползла вперед...

Вот, похоже, и все... Ловите конский топот...

Ревел мотор, машина ползла, толкая перед собой еще две. Вертолет уже сел метрах в трехстах от колонны...

– Садись! Садись, говорю!

– Вертолет!

Сотник пригибался к рулю, делал все, что возможно, чтобы не стать легкой добычей для снайпера.

– Давай в машину!

– Там казаки...

Велехов глянул – и захолонуло сердце. Там и в самом деле были казаки – их выводили из вертолета...

– Садись, пся крев!

Польское ругательство, произнесенное русским казаком, подействовало на молодого графа – он дернулся, схватился рукой за кронштейн зеркала и, пятясь, не поворачиваясь, начал подниматься в машину. И в этот момент громыхнул выстрел! Кто-то все же решился – заскочил в кузов, пока машина двигалась, подкрался и выстрелил по кабине, прорезав брезент тента и целясь наугад по водителю. Но, видимо, бог был на стороне казаков в этот день...

Сотник как раз выворачивал руль, когда осыпалось заднее стекло, по плечу словно хватило кувалдой, потемнело от боли в глазах. Взревев, он рванул здоровой рукой руль, со всей дури нажал на газ – и АМО попер, как стронутый с места загонщиками кабан, таранным бампером он, своротив впереди стоящую машину, в мгновение ока пересек неширокую дорогу и рухнул передним мостом в кювет, распугивая поляков. Стрелок в кузове успел выстрелить еще раз, но промахнулся, и промахнулся сильно. Пуля прошла по центру кабины, никого не задев, разбила лобовое стекло и вылетела.

Канава не остановила тяжелый армейский вездеход – своротив бампером эскарп[98], машина вырвалась на свободу. Дверь со стороны пассажира была открыта, держа изо всех сил веревку, граф Комаровский не давал вывалиться из машины Змиевскому. Тот вяло трепыхался...

Кто-то их обстрелял – но пули лишь щелкнули по кузову вездехода. Армейская машина, даже небронированная, конструировалась так, что автоматной очередью ее не остановить...

У Велехова в глазах темнело от боли, но он, удерживая рвущуюся из рук баранку, правил прямо на вертолет. Разбегались, беспорядочно стреляли, в основном, вслед уходящей машине польские жолнеры.