Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина - Валерий Поволяев

Макаров прошел на кухню, в настенном шкафчике нашел пачку чая, вскрыл ее и заварил два стакана. Принес в комнату, где они работали.

Шебаршин глянул на Макарова неожиданно подозрительно, схватил стакан с чаем, поднес его к носу, понюхал, потом с шумом втянул в себя запах, — действовал, как опытный дегустатор.

— Ты какой чай заварил? Где взял его?

Макаров объяснил.

Лицо Шебаршина неожиданно перекосилось, казалось, что он сейчас заплачет, а он действительно чуть не заплакал: чай, который так неосторожно заварил Макаров, был очень редким, урожай его был ничтожно малым, Шебаршин буквально пылинки с него сдувал — и вот такая незадача.

…Когда мы прощались с Макаровым, он оставил мне свои заметки о Шебаршине. Предлагаю их вашему вниманию.

Остается добавить только, что Макаров Леонид Алексеевич дослужился до звания генерала и при Шебаршине входил, скажем так, в состав «директората» службы внешней разведки.

«В жизни мне посчастливилось встречаться со многими интересными, яркими людьми, вызывавшими уважение и выделявшимися достоинствами, такими, которых в силу наивного желания хотелось бы “догнать” в своем развитии. Гораздо реже встречались те, кто подкупал своей душевностью и давал несомненные основания восхищаться ими, понимая при этом их недостижимость. Таким человеком в моей жизни был Леонид Владимирович Шебаршин.

Конечно, осознанность масштаба его личности пришла не сразу; потребовалось время, жизненный опыт и продолжительность общения.

Душевно красивая, многогранно одаренная, морально чистая и светлая личность. Истинно русский интеллигент в подлинном смысле этого слова. Когда задумываешься над тем, что он родился и вырос в рабочей среде, где, казалось бы, мало было предпосылок “принять эстафету”, то невольно возникает вопрос: откуда все это? Да, образование, во многом постоянное самообразование и совершенствование, но и этого, пожалуй, мало. Для всякого бурного роста прежде всего нужны хорошие семена. Значит, родовой корень был крепкий, от которого и взошел такой самородок. Спасибо за это его родителям и предкам.

Мы познакомились с ним в сентябре 1963 года в Москве, в разведшколе, где год учились на одном отделении.

Оно насчитывало человек 25, и большинство слушателей пришло “со стороны”, из различных ведомств и организаций. Почти все они уже где-то побывали за рубежом и принесли в нашу среду свой опыт работы и впечатления от различных стран. Поэтому общение с ними для нас, кто не работал еще за границей (а таких среди нас оказалось мало), был и интересен, и познавателен.

Уровень развития и общеобразовательной подготовки многих был довольно высокий. Достаточно сказать, что из нашего отделения в последующем вышел, насколько знаю, один доктор исторических наук, пять генералов, два из которых вошли в руководство Службы.

Среди слушателей отделения уже тогда выделялся Леонид Шебаршин — обаятельный, доброжелательно настроенный, собранный эрудит-книжник. Он приятно удивлял своими разнообразными знаниями, логикой рассуждений, культурой речи и дружелюбной иронией. Мысленно я отдавал ему пальму бесспорного первенства в нашем отделении.

Мне не довелось работать с Леонидом Владимировичем за рубежом, поэтому об этом периоде его жизни расскажут другие. Слышал только, что путь его был тернистый, со своими трудностями и неизбежными волнениями.

Встретились мы с ним в работе только после того, как он стал руководителем советской внешней разведки.

В этом качестве он предстал передо мной как волевой, требовательный, хорошо организованный, не любящий пустопорожних разговоров (no nonsense), четко формулирующий задачи, обладающий завидной эрудицией и памятью человек, с аналитическим складом недюжинного ума и глубоко, без трепета сознающий возложенную на него ответственность не только перед начальством, но прежде всего перед Отечеством и историей.

В принятии решений был смел, самостоятелен, но это не было с его стороны самонадеянностью. В основе этого лежала здравая, разумная осмотрительность и доверие к исполнителям, которым полагалось проявлять при исполнении указаний творческую предусмотрительность, способную обеспечить успех дела и не привести к провалу, последствиями которого неизбежно и часто становились политическая шумиха в западной печати и связанные с ней неприятные объяснения того, почему случилось то, что случилось. Виновных в таких случаях всегда находили быстро, чаще всего “крайних”. Это входило в систему “порядка”. И эта система пугала многих.

Дорожил достигнутым трудом положением, но не держался за место. Приняв решение, был тверд в его отстаивании. Никогда не прятался в таких случаях за спины других. Сосредоточенное спокойствие было его нормой. В беседах с подчиненными был официально доброжелателен, пока все было “как должно”, но, если усматривал в действиях человека попытки как-то выкрутиться, схитрить, тогда оправданная, без обиняков критическая оценка не заставляла себя ждать. На дружеское прощение не надейся, получишь, как все, по “заслугам”. Не любил многословия (“Слова убивают мысль” — один из афоризмов Шебаршина).

Нередко бывало так: рабочий день подходит к концу, раздается звонок по прямому проводу, и Леонид Владимирович говорит: “Подготовь срочно телеграмму” и диктует ее содержание. Текст большой, понимаю, что он рождается в его голове в данный момент. Не владея стенографией, поспешно делаю заметки, чтобы сохранить смысл и выпуклые, содержательные формулировки телеграммы. Текст диктуется быстро, времени для подробной записи нет. Трубка положена, начинаю разбирать свои заметки, чтобы подготовить сначала “болванку”, а на ее основе телеграмму. Все это, разумеется, надо сделать быстро.

По вечерам он задерживался подолгу на работе. Звонишь ему около 20:00, просишь принять с документами. Но он говорит: “Давай завтра, на свежую голову”.

Временами он мог быть жестким, быстро поставить на место, осадить настойчиво наседавших в желании навязать свое решение, которое он считал неправильным или с которым был не согласен. Терпеть не мог закулисных сговоров, интриг, лицемерия, относился к ним с брезгливостью. Разумеется, знал, но не прибегал к ненормативной лексике, даже в дружеском кругу.

Заняв высокий пост, Л. В. Шебаршин у непредвзятых людей вызывал уважение своей трудовой оперативной биографией, интеллигентностью, потрясающим чувством языка, как русского, так и английского (о других языках, которыми он владел, сказать не могу), и умением быстро и грамотно, с тональным изяществом продиктовать с ходу или подготовить документ, в который без ущерба смыслу и стилю ничего нельзя было потом вставить. Разумный и взвешенный человек, не склонный поддаваться эмоциям при принятии решений или слепо следовать “руководящим указаниям”, он вызывал симпатии в том числе и у представителей других ведомств и организаций, что способствовало решению многих проблем нашей служебной жизни.

В начале 1990-х годов он, вероятно, раньше многих правильно понял, куда идет развитие событий в стране, и сознательно не захотел принимать участия в политических играх: отказался от избрания в члены ЦК КПСС и “горячего одобрения” линии “политического комбайнера” и иных соловьев “перестройки”. Эта позиция приводила к его отчуждению в руководстве и, пойди развитие событий в стране другим путем, привела бы к его замене на посту (зримые шаги к этому уже были сделаны). Благодаря этой позиции и предвидению Шебаршина служба не оказалась вовлеченной в подготовку и осуществление планов ГКЧП, что в значительной степени уберегло ее от более решительного “реформирования”.