В радости и в горе - Кэрол Мэттьюс

— Она у вас, наверное, неисправна. — Дэмиен грохнул кулаком по установке.

— Сэр, своими действиями вы можете нанести ущерб техническому оснащению таможенной службы, — схватил его за руку один из таможенников.

Дональд, отряхивая перья и переваливаясь, вышел из тоннеля. Дэмиену хотелось завыть от боли; вместо этого он упал на колени на пол аэровокзала.

— Этого не может быть, — произнес он, протирая глаза, — этого не может быть. Наверное, это не та утка. Наверное, я в темноте схватил не ту утку!

Таможенники опять переглянулись и пожали плечами.

— Сэр, — начал было один из них.

— Возьмите его! — сказал Дэмиен. — Он мне больше не нужен. Пристрелите его, отравите его газом, съешьте. Мне все равно. Я хотел сделать, как лучше, а вот как все обернулось. — Дэмиен прикрыл глаза. — Заберите его от меня.

Один из таможенников бережно унес Дональда.

Дэмиен посмотрел с пола вверх.

— Теперь мне можно идти?

— Не сейчас. Пожалуйста, пройдемте с нами, сэр. Остались еще кое-какие необходимые формальности.

Совершенно опустошенный, Дэмиен поплелся за ними обратно в крохотную комнатушку и уселся на бескомпромиссно жесткий стул.

— Подождите здесь, пожалуйста, сэр.

— Мне можно позвонить?

— Все ваши права будут вам зачитаны через минуту-другую, сэр, — ответил ему один из таможенников, закрывая за собой дверь.

Как бы не так, подумал Дэмиен. Он позвонит Мелани. Должно же быть хоть что-то, за что ему можно было бы уцепиться во всей этой неразберихе, и этим «чем-то» будет она. Чуть-чуть везения, чуть-чуть его вкрадчивого флинновского обаяния — и она встретит его в аэропорту Хитроу с распростертыми объятиями. Дэмиен вытащил из кармана мобильный телефон, и из него пролился поток вонючей воды.

— Черт, — только и сказал Дэмиен, бросая его на стол.

В туалете таможенники, не спеша, курили свои вполне заслуженные сигареты. Дональд неотрывно следил за ними.

— Что нам с ним делать?

Сделав по последней затяжке, они затушили сигареты в пепельнице.

— Отпустим. Пускай ищет свое счастье под небом Нью-Йорка. Задерживать его нет необходимости.

Все трое рассмеялись:

— Кольцо с бриллиантом!

Один из таможенников подошел к запасному выходу и отодвинул защелку.

— Ладно, дружок, — сказал он, взяв Дональда и направляясь с ним к двери, — ты свободен и можешь лететь, куда хочешь. Поосторожнее только. Пока.

Быстро оглядевшись вокруг, Дональд прощально крякнул и послушно заковылял через дверь наружу на полоску газона, окружавшего аэровокзал.

— А теперь пошли-ка разберемся с тем парнем.

— Его надо как следует потрясти.

— За ним определенно что-то есть. Такие, как он, всегда что-то скрывают. Хотелось бы знать что.

— Кто проведет полный досмотр, ты или я?

Самый здоровенный, самый мускулистый, самый злобный и на вид самый несговорчивый из всех троих улыбнулся и потер руки. Его напарник пододвинул ему коробку с хирургическими перчатками с пометкой «Сверхбольшие», и он, выбрав себе пару, принялся натягивать на свои толстенные пальцы кремовую резину, издавая смачные шлепки.

— Это удовольствие я приберегу для себя, — ответил он.

Уже с час Мэт бесцельно бродил по улицам, и ноги у него ныли, а телу требовалось вливание в виде чашки кофе или шоколада. Мимо него прошла группа суетливых японских туристов, оживленно переговаривавшихся и кивками извинявшихся перед ним за то, что нарушили его покой. Их миниатюрная девушка-гид, закутанная по случаю мороза в пуховик, громко лопотала что-то на своем языке и сильно размахивала зажатым в руке зонтиком, безуспешно стараясь собрать в кучку своих разбредавшихся по сторонам подопечных. Мэт взглянул вверх, чтобы узнать, что же заставило их с таким энтузиазмом щелкать фотоаппаратами. Он находился в конце Западной Семьдесят второй улицы, как раз напротив здания «Дакота» — в том месте, где Джон Леннон был грубо вырван из жизни выстрелом какого-то ненормального, называвшего себя его фанатом.

— О, Йоко Оно, — сказала гид и указала на здание.

— О, Йоко Оно, — эхом отозвались ее подопечные, широко улыбаясь и кивая головами.

Мэт улыбнулся своим мыслям. Говорят, она до сих пор живет здесь, и это явно волновало японцев, еще какое-то время щелкавших кнопками затворов.

Мэт поглубже засунул руки в карманы. И после смерти Джона жизнь продолжается. Умер один из величайших поп-идолов нашего времени, а жизнь идет своим чередом, дерьмовые группы играют свои дерьмовые кавер-версии, а разочарованные в жизни и в людях журналисты из мало кому известных изданий кропают вымученные статьи о том, какое воздействие он оказал на жизнь и творчество других людей, — в остальном же все, как и прежде. Одни песни стремительно вылетают из списков самых популярных хитов, другие, такие же лишенные всякой мелодии, приходят им на смену. Страницами со статьями выстилают мусорные ведра, а люди, хорошо знавшие творчество Джона Леннона и по-настоящему любившие его, продолжают жить, кто как может.

Он перешел улицу, неторопливо лавируя между машинами, ехавшими вдоль западной части Центрального парка. Жизнь после потери Джози тоже будет идти своим чередом. Будут в ней блондинки и брюнетки, с хорошим характером и с плохим. Может быть, кто-то даже не захочет его отпускать. И возможно, он уже не будет так беспечен и постарается не потерять эту женщину. Может быть, они не будут так уж идеально ему подходить, но в его жизни будут и другие женщины, и со временем, прочитав несколько популярных книжек по психологии, написанных с целью возвращения запутавшихся вконец олухов на путь истинный, он уже не сотворит такой хренотени, как теперь с Холли.

Он забрел в Центральный парк, расстилавшийся перед ним как прекрасный зеленый ковер, каким-то чудом оказавшийся в магазине подержанных вещей. Воскресное утро в парке. Хозяева, прогуливающие своих собак, велосипедисты, взрослые и дети на роликовых коньках — всех их притягивал к себе этот небольшой островок зелени, где еще можно вдохнуть воздух полной грудью без риска задохнуться от угарного газа. Мороз все еще был довольно ощутимым, и, шагая, Мэт мог видеть свое дыхание. Теперь он был на Земляничных полях — в небольшом садике на склоне холма, разбитом в память о Джоне Ленноне. Мирный уединенный уголок, такие уголки трудно найти в городе, где подобная роскошь практически отсутствует и потому ценится особенно высоко. Тут Мэт остановился, чтобы навести порядок в своих мыслях.

Он видел парочки с покрасневшими носами, закутанные до ушей, держащиеся за руки и смеющиеся, не замечая ничего вокруг себя. Ему вдруг стало тоскливо-больно: почему все кругом воркуют, как голубки, счастливые от того, что рядом с ними любимый человек, а он страдает в одиночестве? Почему одним легко обрести любимую, а другим так трудно? Как это некоторым удается безболезненно и плавно переходить от одной любовной связи к другой, мягко входя в чужую жизнь, как они умудряются не задевать за острые кромки и углы, избегая выяснения отношений? Как это одни так выстраивают свои отношения с партнером, что совпадают с ним как части мозаики, четко соединяясь пазами и выступами, а другие (то есть такие, как он) беспорядочно крутятся вокруг друг друга, как ячейки кубика Рубика, пока не иссякнет интерес или не опустятся руки и они не останутся ни с чем, поверженные и опустошенные, растратив силы впустую. И почему они, поняв, что встретили ту, с которой может сложиться их жизненная мозаика, оказываются такими идиотами, что теряют адрес ресторана, где должно состояться свидание? Размышлять об этом было слишком больно, и Мэт направился к ближайшей свободной скамейке, на которую и сел, один, стараясь ни о чем не думать.