Громов - Игорь Цыбульский

Утром в понедельник поступает масса докладов, что согласно указанию заместителя министра обороны Громова в таком-то гарнизоне (полку, дивизии) час письма проведен. Так возникла неожиданно симпатичная традиция раз в месяц устраивать час письма.

Как всякий заместитель министра, Громов часто выезжал с проверками в военные округа. Надо сказать, что он был, наверное, самым тяжелым проверяющим из всех. Он никогда не позволял заманить себя на традиционный сабантуй, который устраивается для каждого проверяющего. Местное начальство было в ужасе. Они привыкли решать дела только за праздничным столом. Ну какой разговор может быть на трезвую голову?!

Летели, помнится, над Курильскими островами, и командующий округом сказал, что на этом острове нужно приземлиться, обязательно осмотреть один объект. Стали снижаться. Видим, под нами поляна, а там уже десяток прапорщиков бегает, горят костры, и даже в вертолете жареным мясом запахло. Борис Всеволодович дает команду, вертолет разворачивается, набирает высоту, и мы летим дальше.

Это не значит, что Борис Всеволодович вообще нигде и никогда. С друзьями, на празднике, — тут вы не найдете более приятного и веселого соседа. Но только не на службе.

Время работы в МИДе стало, может быть, самым трудным в жизни Громова. Вовсе, конечно, не по причине неподготовленности или плохих отношений с руководством. В этом плане все было нормально. Самое неприятное состояло в том, что Борис Всеволодович оказался на обочине политической жизни.

Ельцин и Грачев в какой-то степени все-таки добились своего, они оттеснили Громова на периферию, где он превратился в одного из многих безликих высокопоставленных чиновников. МИД, как известно, очень закрытое министерство, и многие тысячи работающих тут людей пребывают как бы за железным занавесом. От лица огромного ведомства в мир выходит только министр. Все остальные не более чем фон. По сути, это все очень правильно и разумно для государственной внешнеполитической организации, призванной представлять великую страну.

Думается, что если бы неудобный генерал Громов превратился в солидного и незаметного мидовского чиновника, то ему и его команде не пришлось бы так долго жить без зарплаты. Все финансовые проблемы (придуманные и организованные конечно же) вскоре были бы улажены самым благоприятным для Громова образом. Тихий и незаметный Громов очень даже устраивал власть.

Однако такое положение никак не могло устроить самого Громова. Он не собирался уходить в тень. И дело тут не в честолюбии, не в жажде славы. Человек, всей своей жизнью доказавший умение организовывать и направлять важнейшие государственные дела, не может отказаться от активной работы.

МИД представлялся Громову почетной ссылкой. В тишине и забвении можно весьма комфортно прожить оставшуюся жизнь, и власть тебя не будет больше преследовать. Если же не согласен жить тихо, то из ссылки нужно бежать. Других вариантов не существовало.

Борис Всеволодович Громов знал, что рано или поздно он обязательно совершит побег. Но как и куда? В каком качестве он сможет вернуться в реальную жизнь? Вопросы эти все неотступнее вставали перед ним.

Наверняка Громов в конце концов что-нибудь бы придумал. Но тут, как нередко случается, вмешалась сама жизнь. Предложение пришло из родного города Бориса Всеволодовича.

Б. В. Громов:

— Весной 1995 года из Саратова приехали два человека, которых я хорошо знал, и предложили выставить мою кандидатуру на выборы в Государственную думу.

Я подумал над этим предложением, собрал свою команду и посоветовался с ней. Все были «за». Это все-таки интересное новое дело. Так мы начали свою первую избирательную кампанию.

Сразу скажу, никаких опросных групп, пиар-команд и прочих профессионалов избирательного бизнеса мы привлекать не собирались. Особых лозунгов и слоганов не придумывали. То есть, по современным понятиям, работали исключительно примитивно.

Нашей козырной картой (не сочтите это за нескромность) было имя генерала Громова, хорошо известное землякам.

Конечно, мы понимали свою неопытность в выборных делах и в принципе были не против того, чтобы воспользоваться помощью каких-то консультантов, но на это нужны были деньги, и немалые. У нас денег не было. Поэтому нам до всего пришлось доходить своим умом.

В воспоминаниях У. Черчилля есть прекрасный совет: «Если хочешь победить на выборах, нужно пожать как можно больше рук». Чем больше личных встреч, тем больше шансов на успех. Говорят, среди американских президентов даже какие-то рекордсмены есть по рукопожатиям. Джон Кеннеди, например, пожимал до двадцати тысяч рук в день. Таким образом, агитационная наша работа состояла в том, что мы старались до выборов посетить как можно больше организаций и встретиться с максимальным количеством людей. Личный контакт, рукопожатие и хотя бы короткий разговор на девяносто процентов гарантировали, что эти люди проголосуют за нас.

Идеолога в нашей команде не имелось. Он просто не был нужен, потому что идеологии какой-то особенной, из ряда вон выходящей, мы предлагать не собирались. И никаких обещаний, кроме того, что буду честно работать и делать все, что в моих силах, на благо избирателя, я не давал.

Вот об этом мы и говорили везде. Купить какие-то голоса, как делают современные бизнесмены, рвущиеся во власть, мы не имели возможности. Да и совесть бы не позволила. Наш шанс состоял в том, что мы должны были провести как можно больше встреч с людьми. Встречаться, где только можно, независимо от того, сколько придет народа.

Кажется — очень просто. Мало кому известно, какая тяжелая это работа. В день проходило по пять-шесть встреч. На каждой нужно было что-то говорить. Врать нельзя. Самое страшное, что только может быть для меня, если потом скажут — что же ты, обещал и не сделал!

Я считаю, мы вели честную агитацию. Избиратели видели, что мы люди порядочные, обеими ногами стоим на грешной земле. Говорим о понятных и волнующих их вещах, видим все, так же как и они.

В душе я знал, что мы выиграем. Но волновался страшно. В нашей непредсказуемой российской жизни все может случиться. Да и соперники были не слабые. И все же уверенность в победе меня не покидала. Я верил в свою команду и знал, что фамилия Громов — это не пустой звук.

Еще я понимал, что поражение, скорее всего, будет означать окончательную победу тех сил, что вот уже несколько лет всеми способами старались задвинуть меня в тень.

Мы победили с очень приличным преимуществом.

— Громов пошел в депутаты, — вспоминает Б. Н. Пастухов. — Жалко было с ним расставаться. К тому же с зарплатой дела наладились. Но это все мелочи. Я понимал, что нынешняя работа в МИДе для такого активного человека, как Борис Всеволодович, и его молодой боеспособной команды все-таки недостаточно интересна и масштабна.

Он уехал в Саратов, на свою родину, и начал там борьбу за депутатский мандат. Я прекрасно знаю, что против Громова было вздыблено всё. Все средства, какие только есть в выборной кампании — этой грязнейшей из демократических процедур, всё было брошено против него.