Ацтеки, майя, инки. Великие царства древней Америки - Виктор В. фон Хаген

У майя было десять видов чесотки (куч), и каждый лечили различными растениями. Растение, которое использовалось, зависело от вида парши. Была заразная парша, заушная и такая, которая «выглядит как прямая кишка старой индейки». Оспу майя относили к видам чесотки; она называлась у них сим-эш.

У женщин были свои проблемы, которые как тогда, так и в настоящее время обычно были связаны с менструальным циклом или беременностью. В травнике майя утверждается, что та матка, «которая поднимается и опадает и прерывает менструацию», лечится легко: «…следует сжечь перед самым ее носом старую кожаную сандалию или, еще лучше, перо дятла». При родах женщины майя пользовались услугами повитухи (иш-аланцах), но если возникали осложнения, звали ах мена. «Чтобы родить плод, который уже умер в матке», рекомендовался «наилучший способ: взять собачье молоко и смешать его с бальче на меду, и после того, как она выпьет это, поставить под женщиной блюдо с дымящимися углями так, чтобы дым проник внутрь ее лона и выкурил оттуда плод».

Часто упоминались болезни почек (кровь и гной в моче) и желчные камни. Все это наводит на мысль, что чрезмерное употребление бальче наносило ущерб здоровью индейцев майя.

Однако когда благодаря различным лекарственным средствам, предложенным лекарем, пациент выздоравливал от этих болезней (что больше говорит в пользу крепости организмов майя, чем в пользу этих негомеровских ингредиентов, которыми их пичкали) и его мысли обращались к любви, врач мог предложить ему одно из нескольких средств, усиливающих сексуальное влечение, такое как сердце колибри или семенники крокодила. (Охотники за головами, индейцы-хиварос с верховьев Амазонки, извлекают, высушивают и выскабливают половой член крокодила и предлагают его своей избраннице в чаше пива из маниоки.) Так как средний индеец майя был так же похотлив, как двупалый ленивец, то он испытывал в этом потребность. Майя не хватало фантазии в сексе, которая является единственным настоящим средством, усиливающим сексуальное влечение. Как мы уже видели, Олдос Хаксли совершенно потерял в них веру.

Наконец, если пациент оставался в живых после болезни и лечения и ему удавалось спастись от чар, которые вызвали его болезнь, то добившийся успеха врачеватель мог поменять свою роль на роль мага (ах пул яах) и наслать болезнь на того, кого заподозрили в причине недуга. Он мог вернуть назад болезнь и таким образом обратить враждебное отношение в смерть.

Приближения смерти майя страшились и при ее наступлении горевали. А почему бы и нет? Человек всегда остро переживает любой уход. В конце концов, что такое жизнь, если не череда маленьких смертей? Мы ежечасно теряем небольшую толику чего-то. Умирающий христианин мог сказать: «Теперь меня ждет иная жизнь». Но у майя было не так. Несмотря на то что большая часть его жизни имела отношение к смерти и умиротворению умерших, он делал все, чтобы предотвратить ее. Майя был не слишком уверен в будущей жизни и верил только в чувственное восприятие здесь и сейчас. Поэтому он горевал.

«В них живет огромный и чрезмерный страх смерти», – сказал епископ Ланда, который, в конечном итоге, был уверен, что будет сидеть по правую руку от Господа Бога; «все службы, отправляемые для их богов, не имели никакой другой цели, кроме той, что они должны отдать богам свою жизнь и здоровье… когда наступала смерть, днем они плакали тихо, а ночью стенали и причитали».

Умирающий человек исповедовался жрецу точно так же, как и умирающий ацтек, так как исповедь была необходима, чтобы нейтрализовать пагубные воздействия, которые несет с собой смерть человека. Смерть была формой социального осквернения, это был антиобщественный акт. Она настигала человека индивидуально, отделяя его от общины, в жизни которой все действия носили коллективный характер.

Мертвого обертывали в саван, которым служила обычно его собственная одежда. В его рот клали размолотую кукурузу (койем) и несколько нефритовых бусин, «которые майя также использовали в качестве денег; это чтобы мертвый не оказался без средств и мог себе что-нибудь купить поесть в другой жизни». Простолюдина хоронили под твердым глиняным полом его дома вместе с его повседневными вещами; если это был рыбак, то с ним клали сети и гарпуны, если воин – щит и копье. Всем ставили в могилу горшки с едой и питьем. Со временем все это исчезло, за исключением посуды, и именно на нее опирается археолог, пытаясь сформулировать последовательность стилей в истории майя.

Дома после захоронения в нем представителей одного поколения пустели и фактически становились фамильными святынями. Имущество умершего часто становилось неприкосновенным, и почти все оно оказывалось в его могиле. «Если он был жрецом, они хоронили его вместе с его магическими камнями». Прорицателя (чилан) часто хоронили с его «книгами» (Киддер обнаружил одно такое захоронение в Каминалькуйю в Гватемале), что отчасти может объяснить исчезновение такого рода произведений (документов).

Было найдено очень немного хорошо сохранившихся могил. Представителей знати, а также жрецов часто хоронили в небольших склепах, выложенных камнем; там их клали в полный рост и окружали керамическими сосудами. В 500 году н. э. один вождь в Каминалькуйю был захоронен в сидячем положении вместе с двумя подростками и ребенком, которых «избрали», чтобы убить и послать вместе с вождем в потусторонний мир. Даже собака вождя сопровождала своего хозяина в обитель смерти – как проводник.

Знатных людей хоронили на площадях храмовых городов. В Чичен– Ице нашли верховного жреца, похороненного в богато обустроенной могиле, выложенной камнем. То, что когда-то было шеей жреца, обвивало ожерелье из жемчужин неправильной формы, привезенных из Венесуэлы плававшими по морям купцами майя. Захоронение вождя, найденное не так давно под храмом в Паленке, так же изысканно и великолепно, как и подобные находки в Старом Свете.

На Юкатане знатных людей кремировали, а пепел помещали в урну (керамическую или деревянную), на которой были запечатлены черты лица умершего. Портретные статуи делались с тех умерших людей, которые занимали видное положение. Затылок статуи оставляли пустым и туда помещали пепел усопшего. «Они хранили эти статуи и относились к ним с огромным почтением». Династия Кокомов, правившая Майяпаном на закате «империи», разработала единственный в своем роде способ хоронить умерших. Они обезглавливали своих мертвецов и «после вываривания голов счищали с кости плоть, а затем отпиливали верхнюю половину черепа сзади, оставляя всю переднюю его часть с челюстями и зубами. Потом они заменяли мягкие ткани… чем-то вроде битума [и штукатурки], который придавал голове естественный вид, очень похожий на живой… Эти головы они хранили в молельнях своих домов и по праздничным дням угощали их пищей… Они верили, что души умерших покоятся внутри и что эти подношения будут им полезны». Слова Ланды подтвердили археологи, когда вытащили из жертвенного колодца в Чичен-Ице череп с отпиленной макушкой (именно так, как описывал это Ланда, вместе с остатками штукатурки и дерева, которые придавали черепу сходство с живой головой).

Греки делали похожие захоронения в Мирине, где археологи обнаружили зеркала, лопаточки, скребки, украшения, диадемы, кубки, блюда и фигурки второстепенных богов из обожженной глины. И майя, и греки страдали от одной и той же религиозной иллюзии. Живые хотели окружить мертвых привычными для них предметами, среди которых они прожили свою жизнь; ведь если умерший счел бы, что ему не хочется идти одному в загробный мир, он мог бы унести с собой себе в утешение и живых. Умершие, как считалось, питали злобу к тем, для кого еще был доступен дневной свет, поэтому живые должны были умилостивить их, предоставив мертвецам все удобства живых.