Леди из Фроингема - Шарлотта Брандиш

Оливия ещё не закончила свою обличительную речь, как Седрик начал пробираться к выходу. Лицо его побледнело, глаза лихорадочно блестели, и от нарочитого спокойствия не осталось и следа. Виктория тоже вскочила на ноги и поспешила за ним. Инспектор, вздохнув, отпер для них дверь.

Следующей кабинет лорда Артура, пропахший пылью и старыми книгами, покинула Анна. Услышав всё, что хотела, она мысленно поставила точку в этой истории, и, не сожалея ни о ком, кроме леди Элспет и миссис Вайсли, заторопилась навстречу собственной жизни. Её саквояж со скромными пожитками был уложен, форменное же платье горничной осталось висеть в шкафу.

Когда Анна аккуратно прикрыла за собой дверь, Имоджен Прайс, усевшись на освободившийся диванчик у окна, всплеснула руками и посмотрела на Оливию с восхищением.

– Неужели, мисс Адамсон, вы вправду подозревали меня? – в голосе её звучало неуместное воодушевление, поцарапавшее слух всех присутствующих. – Меня! И как вам только это в голову пришло?! Расскажите, расскажите мне всё о своих подозрениях! Из этого может получиться неплохая пьеса, полагаю, и, конечно же, главная роль в ней будет моей.

Солнце освещало её всю – от золотистых кудряшек до миниатюрных замшевых туфелек с лаковыми мысками, и Оливия вдруг испытала сочувствие к Филиппу, и вся её досада на него тут же испарилась.

– Ну как же мне было не подозревать вас, мисс Прайс? – ответила она, не сдерживая веселья. – Среди всех вы были самой, самой подозрительной персоной, уверяю вас! Во-первых, вы скрыли, что росли в приюте, а это уже само по себе выглядело подозрительно. Во-вторых, вы присутствовали на празднике и виделись с леди Элспет незадолго до её смерти. Она сама мне об этом сказала, вот только не назвала вашего имени. Просто упомянула, что на праздник специально приехала девушка, которой она много лет назад помогла покинуть приходской приют и обрести семью. Ну и в-третьих, откуда вам было знать, что дверь в часовню открывалась бесшумно? То, что петли смазаны и не издают скрипа, мог знать только убийца, сделавший это собственноручно.

Имоджен Прайс так сильно покраснела, что это стало заметно даже через плотный слой грима, к которому она питала слабость как на сцене, так и вне её.

– Я… – она смешалась и беспомощно взглянула на Филиппа, но уже через мгновение взяла себя в руки, улыбнулась и с обезоруживающей искренностью призналась: – Да, петли смазала я.

Инспектор наклонил голову и взглянул на мисс Прайс совершенно по-новому.

– Но зачем, Имоджен? – Филипп тоже не скрывал своей растерянности.

– Я всего лишь хотела как следует прорепетировать монолог Гамлета, – объяснила мисс Прайс таким тоном, будто это самое естественное и разумное решение, что можно было себе вообразить. – Там подходящая атмосфера – а это по-настоящему важно, когда проходишь сложную сцену впервые. Что вы так смотрите на меня?! Саре Сиддонс[19] можно было играть Гамлета, а мне нет?!

Инспектор, качая головой, отвернулся с весьма красноречивым вздохом, а Адель не сумела скрыть ужас от подобного воинствующего святотатства. Она поднялась на ноги, бережно удерживая голову младшего сына на своём плече, и кивнула Хигнетту, который только и ждал, когда появится повод покинуть кабинет старого лорда и скрыться от буравящего взгляда инспектора Грумса, который всё это время недобро на него поглядывал.

Уход Хигнеттов остался для Оливии незамеченным. Она, наморщив лоб, всерьёз размышляла над словами Имоджен Прайс и, наконец, со вздохом признала:

– Мне следовало самой об этом догадаться, инспектор. Присцилле не было никакого резона смазывать дверные петли в часовне, ведь она проникала туда через подземный ход, начинающийся в спальне лорда Артура Понглтона. Дверью пользовались только её жертвы, но не она сама.

– Я рад, что убийца получит по заслугам, – тихо произнёс Оскар Финч, поднимаясь из кресла. – Она не заслуживает снисхождения. Добрее леди Элспет я не знал никого в своей жизни. Присцилла призналась? – спросил он, обращаясь к инспектору.

– О да, – кивнул тот. – Но говорить о совершённых преступлениях отказывается категорически. Сказала, что обо всём сумеет рассказать мисс Адамсон, и она полностью ей доверяется в этом вопросе.

Финч удовлетворённо кивнул, а затем подошёл к Оливии и протянул ей раскрытую ладонь.

– Я ошибался на ваш счёт, мисс Адамсон, и приношу свои извинения. Гнев и боль утраты – плохие советчики, – сказал он, пожимая ей руку, и сразу же после этого, не прощаясь, покинул кабинет старого лорда.

Филипп и Имоджен Прайс вышли вслед за ним, оба изрядно взбудораженные. До Оливии и инспектора донеслись отголоски их спора, который те начали, ещё не переступив через порог: «…от услышанного… ожидал от тебя… есть же какие-то приличия…», «…не понимаешь… для актрисы, если дело касается роли, нет недозволенного…»

Дверь за молодыми людьми захлопнулась, и инспектор, решивший, по обыкновению, отпустить какую-нибудь колкость, умолк на полуслове, наткнувшись на холодный взгляд Оливии.

– Некоторые ошибки необходимо совершить в молодости, сэр, – со вздохом заметила она, поднимаясь из кресла. – В этом случае они не так разрушительны.

– Подождите-ка, мисс Адамсон, – задержал он её.

Грумс, нахмурившись, взял лист бумаги и размеренными, старательными движениями пальцев превратил его в лисицу с пышным хвостом и остроконечными ушками. С самодовольной улыбкой он пригласил Оливию разделить собственный триумф, но уже спустя минуту выражение его лица сменилось досадливой гримасой.

Оливия приняла вызов, и на столе перед инспектором меньше чем за пять минут появились кот, выгнувший спину дугой, кролик с длинными ушами и бабочка, раскинувшая фестончатые крылья.

– Прощайте, сэр, и передайте мои наилучшие пожелания мисс Грумс.

Инспектор, вопреки обыкновению продемонстрировав отменные манеры, церемонно поклонился и, дождавшись, когда мисс Адамсон покинет комнату, принялся со всей возможной осторожностью разворачивать бумажные фигурки.

В день, когда приговор суда над Присциллой Понглтон вступил в силу, двери Мэдлингтон-Касл открылись для восьмидесяти воспитанниц и воспитанников разных возрастов. Патронессой восточного крыла, предназначенного для девочек, стала Адель Хигнетт – раскрасневшаяся, с радостно сверкающими глазами, она приветствовала своих будущих питомиц с теплотой, которая многим из них была незнакома и которая, несомненно, сумеет обогреть озябшие души.

Западное крыло замка, наскоро переоборудованное под нужды приюта, патронировал бывший дворецкий, Говард Хигнетт. Его племянники, принимавшие посильное участие в подготовке убранства спален и классных комнат, восхищённо смотрели, как дортуары заполняют их будущие друзья и товарищи по играм.