Моя Шамбала - Валерий Георгиевич Анишкин

После суда стали известны подробности, которые мы узнали от Витьки Моти — все же его отец служил в милиции…

В дом к Васильковскому пришли среди белого дня, когда он был один. Вошли так тихо, что он даже не заметил. Может быть, и слышал какой-то шорох, но не придал этому значения, инстинктивно полагаясь на собаку, немецкую овчарку Найду, озверевшую от цепи. От злости собака даже уже не лаяла, а хрипела.

Овчарка лежала недалеко от ворот, вытянув лапы и уставившись стеклянным глазом куда-то в небо. Язык вывалился и свисал до земли, а на нем застыла белая пена. Собаке бросили через ворота кусок мяса, щедро начинённого цианистым калием, и она, даже не успев брехнуть как следует, проглотила «угощение», хотела заскулить, но только жалобно пискнула и сдохла.

Хозяин увидел грабителей, когда те уже стояли перед ним. Перепуганный до смерти и потерявший дар речи, он ловил воздух ртом и не мог выговорить ни слова. Доктора даже не пришлось бить. Увидев в руке одного из грабителей финку, угрожающе поблескивающую холодной сталью, он показал на комод, где под бельем в нижнем ящике воры нашли десять тысяч рублей сотенными купюрами. Один из воров рассовал деньги по карманам штанов, отчего карманы внушительно вздулись, но не выразил при этом никакого восторга, сел на стул рядом с готовым грохнуться в обморок Васильковским и ровным, и от этого еще более пугающим голосом, сказал:

— Золото!

Вот тут Васильковский и стал заваливаться на бок и свалился бы со стула, не поддержи его второй грабитель, стоявший рядом. Хлестнув хозяина пару раз по щекам и дав ему воды, жулики привели его в чувство, но не стали дожидаться, когда к нему вернется дар речи, принялись за дело сами. Они довольно быстро нашли пару тайников. Из печной вьюшки вынули жестяную коробку дореволюционного изделия изпод монпансье, перевязанную бечевкой. Коробка была доверху наполнена золотыми вещицами: кольцами, серьгами, перстнями, цепочками и другими ювелирными безделушками.

Подняв квадратную плитку паркета, достали шкатулку черного дерева. В шкатулке лежали более крупные золотые вещи: браслеты, часы; хотя было там достаточно и колец, и перстней, но более массивных, чем в коробке изпод монпансье, и без камней.

Хозяин держался за сердце и выл тоненьким голосом. Бандиты торопились. Они ссыпали содержимое коробки и шкатулки в дермантиновую хозяйственную сумку, принесенную с собой, и направились к дверям, но один из них вернулся, подошел к столу, у которого сидел хозяин, сдернул скатерть и покачал массивные резные ножки. Потом попробовал отвернуть одну из них. Ножка поддалась. Вор открутил ножку, перевернул ее, и из нее посыпались золотые монеты. Он собрал их и сложил в карман пиджака.

— Ладно, пора рвать отсюда, — поторопил его подельник.

— Адзынь, — оборвал его первый и стал откручивать вторую ножку, но там ничего не оказалось, и он, махнув рукой, устремился к двери, тем более, с улицы донесся свист.

Вот тут у Васильковского и случился припадок. Глаза его налились кровью, лицо побагровело, и он, захрипев, повалился на пол…

Вернувшиеся с базара тут же после ухода воров, жена с падчерицей нашли хозяина на полу без сознания. В больнице Васильков оклемался, но вся левая сторона оказалась парализованной, рот перекосило, и он только мычал что-то нечленораздельное.

Когда воров арестовали, жена Васильковского и девка на очной ставке признали в одном из сообщников электрика, который приходил к ним проверять проводку, хотя они никого не вызывали. «Электрик» сказал, что это профилактика, и что она проводится каждый квартал. Он ходил по всей квартире с плоскогубцами, щелкал выключателями, потом попросил расписаться в книжке и, вежливо извинившись, ушел.

Воров судили. Двоим дали по пять лет, одному, «электрику», который стоял на шухере, — три.

Золото Васильковскому не вернули, конфисковали как незаконно нажитые нетрудовые доходы. И если бы не инсульт, поразивший пострадавшего, судили бы. Так что, неизвестно, что лучше, лесоповал или постельный режим при домашнем уходе…

— Да ну, Шур, ни за что не поверю, что всё взяли! — сказала тетя Нина моей матери. — Небось столько же еще где-нибудь припрятано.

Глава 21

Банная круча. Навязчивая идея. Крутой спуск. Прием в комсомол. Принципиальный Третьяков.

Зимой мы встречались реже. Иногда у Каплунского, чаще на улице, и тогда шли на банную гору кататься на санках или лыжах. Санки были одни, у Пахома. И даже не санки, а небольшие сани. На них мать Пахома, тетя Клава, возила воду в бочке. Лыжи были только у меня и у Армена. Наши универсальные лыжи подходили под любые валенки. Брезентовую петлю всегда можно было подтянуть или отпустить, а пятки валенок надежно держала тугая резинка, закрепленная по краям петли.

Катались по очереди. Лучше всех на лыжах держался Пахом. Но и он ни разу не осмелился съехать с высокой кручи, откуда съезжал Ерема с Ленинской улицы на лыжах с настоящими жесткими креплениями и легкими алюминиевыми палками. Мы знали, что Ерема занимается лыжным спортом в секции «Трудовые резервы».

Эта круча в своем основании обрывалась, образуя трамплин так, что видна была глина и камни выступа, не засыпанного снегом. Когда Ерема лез на кручу, помогая себе палками, свои и чужие пацаны останавливались и ждали, когда он начнет свой спуск. А Ерема некоторое время стоял на небольшой площадке наверху, чтобы отдышаться, потом чуть приседал и, прижимая лыжи всем весом, мчался вниз, пролетая над обнаженным скальным выступом так, что одна лыжа от неровного края чуть поднималась выше другой и, казалось, Ерема потеряет равновесие и грохнется со всей силы на утоптанную дорожку, отделявшую кручу от общей горки, но он опускался точно на склон и, невероятным образом удерживая равновесие, стремительно скатывался вниз под свист и одобрительные крики всей катающейся пацанвы.

И никто больше не рискнул подняться на эту кручу, чтобы съехать с нее так же лихо, как Ерема.

С некоторых пор меня стала преследовать навязчивая мысль. Чтобы я ни делал, у меня перед глазами стояла круча, с которой скатывался Ерема. Она возникала в моем сознании так ярко, что я видел каждый камешек и черные мазки земли в глиняном выступе, хотя я, казалось, не обращал особого внимания на этот выступ. А когда мне стало регулярно сниться, что я съезжаю с этой кручи, причем, без конца: отталкиваюсь и еду, и снова отталкиваюсь, а страх опутывает ноги перед обрывом, и я возвращаюсь к исходному положению, я понял, что должен съехать с этой