Русский дневник солдата вермахта. От Вислы до Волги. 1941-1943 - Курт Хохоф

class="p1">Мы с Доршем и Гиллесом сидели молча, переживая услышанные по радио новости. Тут появился Сиомак. Я хорошо присмотрелся к нему за последнее время и пришел к выводу, что он, несмотря ни на что, все же является порядочным человеком, с которым можно говорить открыто.

– Как же так! – вскричал я, увидев Сиомака. – Всего 4 недели назад мы с Гиллесом своими собственными ушами слышали заверения Геринга, сделанные им во дворце спорта, о том, что фюрер никого не забывает и спасет каждого! Что стало с обещаниями фюрера? Как можно теперь верить его слову?

Но с Сиомаком бесполезно было говорить о подобных вещах. Он не видел в случившемся ничего страшного.

– Нужно продолжать верить, – ответил он. – Доверие – вот основа успеха.

– Чему верить и кому доверять? Разве вы не видите, куда все катится?

Но к особенностям Сиомака относилось то, что он не замечал того, чего не хотел видеть.

– Это бесчеловечно, что там произошло, – не унимался я.

– Ничего страшного, – возразил он. – Нервы…

– Так могут думать только унтер-офицеры!

Сиомак сначала разозлился, затем походил, потоптался по канцелярии, а потом сказал:

– Оставьте меня в покое. Кто я такой? Такой же лейтенант, как и вы.

Мы с Гиллесом чувствовали себя как в тумане и часами сидели под сенью оливковых деревьев, наблюдая за действиями рядового состава, практиковавшегося в развертывании и заряжании орудий, а также в смене огневых позиций.

– Поражения случаются так же, как и контрнаступления. Почитай своего Клаузевица! – сказал Гиллес.

– Он писал о настоящих солдатах, обладающих такими качествами, как честь, долг и ответственность. А с нами происходит нечто другое. Я не знаю что.

– Ничего. Все прояснится.

Через 2 дня в Ниме нас загрузили в эшелоны. Мы отправились на север и пересекли реку Рону с ее отдающими в зелень водами. На высоких скалах виднелись старинные крепости, а по другую сторону реки красивые городки. Виноградники сменились заливными лугами, а к вечеру состав прибыл в Лион. Сомнений больше не осталось – мы возвращались в Россию.

Глава 11

Магелона в снегу

Поезд едва тащил 40 потрепанных вагонов. В них разместился весь 2-й батальон с приданными ему подразделениями, среди которых были взводы противотанковых пушек Фриша и Зоммершайда, а также мой взвод пехотных орудий. Мы сидели в вагоне 2-го класса 1886 года постройки, который состоял из 6 купе, располагавшихся вдоль насквозь провонявшего туалетными запахами коридора. Нам еще не доводилось ездить в таком допотопном купе. Мы сидели на обитых красным плюшем диванах, из швов которых высовывались морские водоросли. Отопление работало, но не отключалось. Во Франции от него было нестерпимо жарко. Зато в России его мощности не хватало, и мы мерзли. Чтобы согреться, пришлось приносить из локомотива горячую воду и разливать ее по бутылкам. Но это не помогало, поэтому по ночам я пробирался в вагон для лошадей к Эберле и Веросумскому. Последний все время ожидал письма по вопросу получения гражданства.

– Будем надеяться, что оно скоро придет, – утешил его я.

– Да, будем. Я же уже 2 года в армии.

Тут в наш разговор вмешался Эберле:

– Снаружи снег полметра высотой, а лошади все еще покрыты летней шерстью.

Я встревожился, вспомнив, что раньше наши лошади русской зимой обрастали густой шерстью.

– Нам придется накрывать их на улице, – сказал я. – У всех есть зимнее обмундирование и маскировочные костюмы?

Выяснилось, что им выдали только тяжелые шинели для возничих, поскольку маскировочных костюмов и зимнего обмундирования в нужном количестве не завезли. Я делился с ними опытом, приобретенным во время первой русской зимы.

– А как же быть с лошадьми? Ведь они со Средиземного моря? – не унимался Эберле. – Что с ними будет русской зимой?

Днем я возвращался в купе к Фришу. Мы сидели и, покуривая, болтали о разных пустяках. Фриш часто вспоминал свое детство в Триесте, где жил его отец. Поезд делал частые остановки, пропуская эшелоны с ранеными. На маленьких станциях к нам подходили русские ребятишки и предлагали старые журналы и спички в обмен на сигареты, служившие своеобразной валютой у бедняков во всем мире. Спички были выпущены на Пинской спичечной фабрике, долго и хорошо горели.

Командиром батальона, в чье распоряжение мы поступили, был гауптман Шперл, уравновешенный и рассудительный человек высокого роста. Так же как и обер-лейтенант Райх, он начинал свой боевой путь в нашей старой дивизии. Я помнил его еще гауптфельдфебелем во время вступления в Париж. Вечером, после того как мы проследовали Минск, он пригласил нас с Фришем к себе в купе.

Шперл был спокоен, размышлял недолго и говорил уверенным голосом. Не зря он считался лучшим офицером в полку. Гауптману еще не доводилось бывать на востоке, и ему хотелось послушать наши рассказы. Зоммершайд тоже присутствовал и молча потягивал свой коньяк.

Начальником штаба у Шперла был приятный во всех отношениях обер-лейтенант Амманн, яркий блондин, ранее работавший школьным учителем. Шперл был гессенцем, а Амманн – баварцем. Они очень подходили друг другу, и каждый понимал другого с полуслова. И если Шперл слыл человеком основательным и серьезным, не любящим делать лишние движения, то Амманн отличался веселым нравом, подвижностью и был человеком действия.

– Уж мы покажем этим иванам, – хорохорился он.

В купе кроме нас сидело еще четверо офицеров. Добродушные увальни, постоянно распевавшие то студенческие, то народные песни, то партийный гимн. Когда мы вошли, один из них рассказывал какой-то похабный анекдот.

За два часа до полуночи гауптман достал бутылку шампанского и уже собирался открыть ее, когда вдруг прогремел взрыв. Оконное стекло вылетело на накрытый стол, и в купе запахло порохом. Поезд остановился, и мы бросились к своим людям, заняв огневые позиции согласно предписанию на подобные случаи. Ночь стояла темная. Вокруг простирался лес, в сторону которого застрочили наши пулеметы, а солдаты наугад открыли огонь из винтовок. Оказалось, что паровоз наехал на мину, которую кто-то подложил под рельс. На путях зияла полуметровая воронка. Три часа нам пришлось ожидать, пока не пришлют новый паровоз взамен поврежденного и не восстановят пути.

Персонал подошедшего поезда начал травить байки о нападениях и похищениях, устраиваемых русскими, а также о героических подвигах наших солдат. Вместо благодарности за предложенный для согрева глоток коньяка машинист нового паровоза попытался стащить всю бутылку. Больше ничего особенного не произошло, и остаток ночи я проспал на диване с бутылкой горячей воды в ногах вместо грелки.

В Барановичи мы прибыли только утром. Для того чтобы преодолеть каких-то 150 километров, расстояние отделяющее Барановичи от Минска, нам