Русский дневник солдата вермахта. От Вислы до Волги. 1941-1943 - Курт Хохоф

Все повернулись к нему. Почувствовав всеобщее внимание, Вильдпред многозначительно помолчал и продолжил:

– Было время, когда мы безраздельно господствовали на Адриатике, а теперь…

Гауптман небрежно махнул рукой, выпил рюмку коньяка и о чем-то глубоко задумался. Некоторые начали между собой переговариваться, но так, чтобы не мешать Вильдпреду. На груди командира штабной роты красовалась золотая медаль за отвагу. В донесениях, поступавших из района реки Изонцо[156], его фамилия мелькала довольно часто, так как он являлся очень умелым командиром поисковой разведывательной группы.

– Видите ли, – неожиданно произнес он, – я 20 лет проработал в Вене банковским служащим. Но тут возник Третий рейх. Леманн…

Леманн немедленно поспешил к Вильдпреду с бутылкой коньяка, а тот, обведя присутствующих властным взглядом, продолжил:

– Вот так, господа! Давайте выпьем!

Вильдпред сделал большой глоток коньяка, выдохнул и сказал:

– Отличный коньяк! Итак, господа! Как видно, все меняется в этом мире. Раньше мы сражались с итальянцами на реке Изонцо, а теперь у них Муссолини, и мы стали союзниками. Ваше здоровье, господа!

Присутствующие стали просить его прочитать монолог султана Солимана из любимой им пьесы, но он только отмахнулся и неожиданно для всех переключился на другую тему:

– Кулачное право, господа, что бы там ни говорили, было лучше, чем сегодняшнее народное право. В те времена противник приходил к своему врагу и бросал ему вызов. Тогда обе враждующие стороны встречались в открытом поле и сражались друг с другом. При этом каждый демонстрировал свои солдатские умения, а битвы происходили только между дружинами этих господ. Поймите меня правильно, господа! Никто не трогал крестьян на пашне, путешественников и путников на дороге, священников и простых граждан. Более того, имелось установленное время и дни, в которые любые боевые действия запрещались. Враждующие стороны были обязаны объявлять о своих намерениях и бросать вызов заблаговременно в установленные сроки, а на битвы выдвигаться по дорогам как обычные странники. Пропитание и фураж по пути разрешалось взимать только в крайнем случае, и то на расстоянии, не превышающем полет копья. На турнирах правила битв строго соблюдались. Никто не мог никого принудить стать солдатом. А сегодня? Массы без души. Люди, страдающие отсутствием мужества и храбрости. Таким образом, сегодняшнее народное право – это всего лишь ширма, за которой скрывается право сильнейшего…

Через 8 дней назначили нового командира дивизии – генерала Вильгельма, о котором никто ничего ранее не слышал. Полк был полностью укомплектован. Мы получили свежих молодых и быстроходных югославских лошадей. Старый обер-ефрейтор Зигель, знавший толк в верховой езде, обучал нас своим премудростям к вящему удовольствию всех офицеров.

А еще через 8 дней предстоял смотр полка. Де ла Валле, помешанному на старинных военных традициях, захотелось завершить построение торжественным маршем. Для его прохождения он выпросил оркестр дивизии в количестве 40 человек. Дорш пришел от всего этого в ужас, а Зигелю, похоже, наоборот, такое было по нраву.

– Как нам умудриться пройти под музыку на наших полудиких лошадях, которые ни разу не слышали бой барабанов? – мучил всех один и тот же вопрос.

– Господа! – успокаивал нас Зигель. – Ничего страшного! Просто отпустите вожжи и покрепче сожмите голени. Тогда у вас все получится.

Мы создали свой временный оркестр, в котором музыкальные инструменты заменяли жестяные горшки и сковородки, взятые с полевой кухни, и стали гонять лошадей под импровизированную музыку. Зигель оказался единственным, кому удалось привести свою лошадь к цели. Оставался один выход – внушить де ла Валле мысль о целесообразности проведения торжественного марша по узкой улице городка. Задумка удалась, и он согласился. Теперь не приходилось опасаться, что лошади разбегутся в разные стороны, как это можно было ожидать при проведении церемонии в открытом поле. Мы договорились, что в случае необходимости, если лошадь заартачится, специально выделенный для этой цели человек будет делать им незаметный укол под круп.

Это явилось существенной помощью для наших всадников. Кроме того, мы рассчитывали на стадный инстинкт животных, на то, что они будут следовать друг за другом, повторяя движения впереди идущей лошади. Хуже всех пришлось Доршу. Как командиру роты, ему необходимо было держать дистанцию между ротами в 30 метров. Сиомак предложил накормить костлявого мерина ротного снотворными таблетками, а Гиллес считал, что желаемый эффект лучше всего достичь, если дать рысаку полбутылки шампанского. Но лучший способ нашел Зигель, сказав, что для остужения пыла лошади командира достаточно будет перед маршем поездить на ней часа два-три, чтобы она устала, что и было с успехом сделано.

Иначе обстояло дело с нами, командирами взводов. Предписанная дистанция составляла уже 20 метров, и каждый раз случались какие-либо досадные инциденты. 1-й взвод вел Сиомак. Его лошадь от музыки начинала крутиться на одном месте, поэтому специально выделенный унтер-офицер вынужден был вести ее под уздцы. Какое позорище!

2-й взвод вел я. Моя гнедая кобыла по кличке Волга, которой еще не исполнилось и 5 лет, имела тонкие, как у цапли, ноги. Прямо перед командиром она взвилась на дыбы, и я думал, что своими передними ногами лошадь заденет тромбоны. Потянув ее за уши, мне с трудом удалось опустить ее и проехать. А коню Гиллеса пришлось колоть колючкой под круп.

Такие случаи, какими бы смешными они ни казались, у нас, военных, воспринимались очень серьезно, так как в мирное время они могли стоить карьеры каждому. А так как эта странная армия во Франции стала ощущать себя находящейся в мирных условиях, то такие вопросы, как владение верховой ездой, поведение в офицерском казино, происхождение и умение выступать с громкими речами, стали перевешивать качества, ценящиеся в боевых условиях.

В этой связи мы обратили внимание, что в полку едва ли нашлось хотя бы 5 офицеров, имеющих боевые награды. Нам стало также известно, что, за исключением нашего командира, никто из них в России не был. Де ла Валле после смотра выступил с пламенной речью, суть которой сводилась к его заключительным словам: «Полк рвется в бой и готов к этому». Возможно, такое заявление соответствовало действительности. Во всяком случае, оно произвело блестящее впечатление, хотя у меня и возникло ощущение, что чего-то в нем все же не хватало.

Вечером 5 февраля по радио передали о катастрофе, постигшей наши войска под Сталинградом[157]. Речь шла о нашей 6-й армии, о нашем 11-м корпусе, о нашей дивизии, полке, роте, о моих боевых товарищах и друзьях. Кем стали теперь Паулюс и Мускат? Героями саги? Где обещанная Паулюсом под Харьковом быстрая победа? Что стало с Эрхардом, Скалигером, Фербером? Где сейчас Деттер со своей заочно обвенчанной Мариелой?