Троцкий и заговор в Красной Ставке - Сергей Войтиков

5) Ведение мирных переговоров с этими радами не должно ни в какой степени мешать организации и укреплению под линию советских элементов в этих областях (крестьянство, советское казачество). Главной задачей этих переговоров является разлагание[685] тыла противника, но отнюдь не проведение положительной программы (независимость и др. глупости).

6) Немедленно провести самую широкую кампанию в связанных с казачьими областями войсках (корпус Буденного и др.), чтобы они не почувствовали себя оставленными и брошенными, что может повести к печальным последствиям.

7) Немедленно обновить состав казачьего отдела ВЦИК и превратить его в боевое орудие казачьей политики.

3 ноября

И. Смилга

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 160. Л. 64. Копия на правах подлинника — машинописный текст с автографом фиолетовыми чернилами.

Арест Вацетиса и его подчиненных не вызвал протеста большевиков — ответственных работников военного ведомства, никогда не доверявших военным специалистам и боявшихся угрозы возможного осуществления военного переворота. Не исключено, что именно это затруднило разгадку тайны, окутавшей мраком важный эпизод советского военного строительства, и до сих пор поддерживает уверенность отдельных историков (например, С.Т. Минакова), что «заговор» имел место. Вместе с тем есть тревожная обстановка, сложившаяся в Серпухове после ареста Иоакима Вацетиса, которая способствовала росту паники среди партийных работников. Один из них написал Троцкому: «Уважаемый Лев Давидович! По долгу совести сообщаю Вам, что непременно следует принять к сведению: со времени увольнения Главкома Вацетиса латыши стоящего здесь 5-го латышского полка распространяют в народе слух, особенно между молодежью гор. Серпухова, что они скоро поднимут восстание и уничтожат Штаб Ваш в Серпухове. Поэтому не могу не донести Вам об этом слухе. Быть может, Вам удастся вовремя уничтожить этот проклятый замысел и свести его на нет, переведя его на позиции и заменив полк другим, или переведите его на другое место. Вацетис этот полк держал лишь для своей охраны, теперь же с изгнанием его и полк следует вывести из Серпухова. Остаюсь один из уважающих Вас…» (в машинописной копии фамилия опущена)[686]. Судя по действиям Троцкого, его убежденность в невиновности Главкома эта записка (или, возможно, анонимка) не поколебала. Более того — он предложил председателю Революционного военного трибунала Республики (РВТР) и авторитетному партийному работнику со стажем в партии, большем, чем у Троцкого и тем более Павлуновского, Б.В. Леграну проверить причины ареста Костяева. Для выполнения этой просьбы 22 августа 1919 г. Легран должен был, по его мнению, «затребовать дело из Особого отдела». Судя по тому что дело в фонде РВТР отсутствует, если Легран его и затребовал, то чекисты это дело не передали.

С позицией наркома в отношении Вацетиса и Костяева все ясно. В отличие от позиции его заместителя — хитрого Эфраима Склянского. 22 августа на запрос Троцкого председатель Борис Легран ответил: «По справке у предособотдела т. Павлуновского оказалось, что сообщение жены Костяева о том, что мужа ее не освобождают, ожидая Вашего приезда и решения — не соответствует действительности. Обстоятельства ареста и причины содержания под стражей Костяева хорошо известны т. Склянскому, который сообщил мне, что лично доложит Вам о положении этого дела»[687]. Склянский находился в постоянном контакте с Павлуновским и вполне мог узнавать о положении дел от него. Но тогда вопрос — почему он вдруг изъявил желание доложиться наркому только после того, как вмешалась супруга арестованного генерала. Не проводил ли «хитрый Эфраим» (так называл Склянского исследователь М.А. Молодыгин) в данном случае установку Ленина? Примечателен и телефонный разговор заместителя члена РВТР Адольфа Анскина с Иваном Павлуновским, на основе которого Легран писал ответ Троцкому:

— Жена бывшего наштаревсовета Костяева сообщила предРВС Республики Троцкому, что мужа ее Костяева держат в заключении в ожидании приезда т. Троцкого и его решения. По поручению т. Троцкого прошу сообщить, соответствует ли действительности сообщение Костяева и в утвердительном случае указать, чем обоснована такого рода ссылка на тов. Троцкого, у которого никаких данных против Костяева нет.

— С женой Костяева никаких разговоров не имел и никаких ссылок на тов. Троцкого никому не делал, — в тексте И.П. Павлуновского курсивом набрано подчеркивание Б.В. Леграна. — Сообщение жены Костяева, по-моему, сплетня. Обвинений против бывшего наштареввоенсовета Костяева Особый отдел никаких не выдвигает, но вопрос об его освобождении пока не решен по разным — политическим и стратегическим соображениям[688].

Иными словами, Вацетис и Костяев сотоварищи пусть сидят в тюрьме, а мы тут решаем стратегические вопросы.

С 9 июля 1919 г. Вацетис исключался со всех видов довольствия при штабе, как указано в приказе по Полевому штабу, «на основании приказа председателя Совнаркома от 8 июля»[689]. 3 сентября Л.Д. Троцкий доложил Политическому и Организационному бюро ЦК РКП(б) о полученном от И.И. Вацетиса письме и поднял вопрос об освобождении бывшего Главкома. Присутствовали, помимо Троцкого, Н.Н. Крестинский, Ф.Э. Дзержинский, А.Г. Белобородов, В.И. Ленин, И.Т. Смилга, Л.Б. Каменев, К. Т. Новгородцева (Свердлова). ПБ и ОБ поручили Дзержинскому «подготовить доклад в ЦК по делу Вацетиса»[690]. Дзержинский не торопился исполнить данное ему поручение: обсуждение по вопросу (в несколько измененном виде) состоялось на заседании Политбюро лишь 6 ноября 1919 г. Присутствовали: Ленин, Троцкий, Каменев, Сталин, Крестинский; с совещательными голосами — противник Троцкого И.Т. Смилга и Дзержинский (напомним о ненависти Сталина к военным специалистам). Дзержинский от своего имени и имени своего 1-го заместителя Павлуновского предложил «применить объявленную ВЦИК амнистию к арестованным в июле месяце по делу Полевого штаба генштабистам Доможирову, Малышеву, Григорьеву и Исаеву, причем последнему не давать никаких ответственных должностей». Политбюро приняло предложение Дзержинского, оговорив, что ни один из освобожденных не должен более занимать ответственные должности, и возложив на ВЧК надзор за всеми указанными генштабистами[691]. Попытаемся проникнуть сквозь скупую завесу протокола ПБ. Раз Дзержинский предложил отпустить четырех генштабистов, предоставив всем, кроме одного, право занимать ответственные посты — в действиях указанных сотрудников Полевого штаба состав преступления отсутствовал начисто. Тогда представляется логичным тезис А. Колпакиди и Д. Прохорова: «раздутое особистами „дело Полевого штаба“ лопнуло, как мыльный пузырь»[692]. Однако формально чекисты свою неправоту не признали — вероятно, с благословения партийного руководства. Генштабисты были освобождены по амнистии — т. е. формально вину с них никто не снял. Освободить всех выпускников Николаевской Императорской военной академии 1918 г. означало признать полную неправоту арестов — крайним в данном случае оказался Г.И. Теодори. 30 декабря 1919 г. генштабист направил «слезницу» Ф.Э. Дзержинскому, прося об освобождении из Бутырской тюрьмы, но председатель ВЧК не внял ходатайству. 25 июня 1920 г. Теодори направил повторное ходатайство[693]. Неизвестно, распоряжением ли Дзержинского или кого-то из его сотрудников, но в январе 1921 г., когда шумиха вокруг «заговора» полностью улеглась, Теодори выпустили на свободу[694]. 21 октября 1921 г. Вацетис просил Ленина снять с него обвинения. Главком писал, что ему известно о тщательном следствии, произведенном по его делу, однако никаких обвинений ему так и не предъявили. Главком оставался в неведении вплоть до момента, когда до него дошли слухи о решении Президиума ВЦИК, «заочно» окрестившего Вацетиса неуравновешенным человеком[695] и обвинившего его в «компрометирующих связях». Вацетис логично заметил: куда же тогда все это время смотрели комиссары? Напомнив о своих заслугах, Вацетис просил о реабилитации, доказывая очевидную неправоту упоминаемого нами печатного заявления И.Т. Смилги. Помет В.И. Ленин на докладе не оставил[696].