Хозяин морей. Командир и штурман - Патрик О'Брайан

«Софи» быстро произвела поворот, в результате чего ветер задул с траверза. Черная, как шелк, вода плескала в орудийные порты: шлюп мчался к ближайшей канонерке. Но теперь и статисты показали, какую роль, при желании, они могут исполнить на этой сцене. Все канонерки разом повернулись и открыли беглый продольный огонь, в то время как предполагаемая жертва шлюпа курсом бакштаг стала удаляться от «Софи», незащищенная корма которой оказалась обращенной к неприятелю. От тридцатишестифунтового ядра, скользнувшего по корпусу, содрогнулся весь шлюп. Второе ядро пролетело вдоль судна чуть выше уровня головы. Два аккуратно перебитых бакштага хлестнули Бабинггона, Пуллингса и матроса на штурвале, сбив их с ног. В тот момент, когда Диллон кинулся к рулю, его ударило тяжелым блоком.

— Войдем в лавировку, мистер Диллон, — произнес Джек, и через несколько мгновений шлюп стал носом к ветру.

Привычные к работе в любых условиях, матросы действовали как один живой организм, но когда их освещали выстрелы канонерок, казалось, что это куклы, которых дергают за веревочки. Сразу после команды «травить наветренные и выбирать подветренные фока-брасы» послышались последовавшие один за другим шесть выстрелов. Джек увидел действия морских пехотинцев, которые как заведенные работали с гротом. С одинаково сосредоточенными лицами они старались изо всех сил.

— Идем круто к ветру, сэр? — спросил лейтенант.

— На один румб спуститься, — отозвался Джек Обри. — Но потихоньку, полегоньку — посмотрим, не удастся ли нам обмануть их. Опустите грот-марсель-рей на пару футов и ослабьте правый топенант. Сделаем вид, будто получили повреждение. Мистер Уотт, брамсель-бакштаги — наша главная забота.

Шлюп отступил на столько же миль, насколько приблизился к берегу, чиня, сплеснивая такелаж. Канонерки, преследовавшие шлюп, продолжали обстреливать его. Старая луна, находившаяся по левому борту, наблюдала за происходящим со своим обычным равнодушием.

Хотя особого воодушевления у преследователей не наблюдалось, однако вскоре после того, как Диллон доложил об окончании важнейших ремонтных работ, Джек Обри произнес:

— Если мы развернемся и мигом поставим паруса, то, думаю, сможем отрезать от земли этих ребят с их дальнобойными погремушками.

— По местам стоять! — скомандовал Диллон. Засвистал в свою дудку боцман, и Айзек Айзекс, бежавший к своему посту возле грот-марсель-булиня, с глубоким удовлетворением сообщил Джону Лейки:

— Сейчас мы отрежем этих стопудовых береговых крыс от суши.

Так, возможно, и случилось бы, если бы шальное ядро не ударило в фор-марсель-рей «Софи». Парус удалось спасти, но скорость шлюпа тотчас уменьшилась, и канонерки стали уходить, пока не оказались в безопасности за молом.

— Ну вот, мистер Эллис, — произнес Диллон, увидев при свете зари, как пострадал ночью такелаж шлюпа. — Вам предоставляется великолепная возможность попрактиковаться в своем будущем ремесле. Думаю, вам хватит хлопот до самого заката, а то и позже. Сможете заниматься сплесниванием, соединением концов и клетневанием столько, сколько вам заблагорассудится.

У лейтенанта было особенно веселое настроение, и время от времени, расхаживая по палубе, он добродушно мурлыкал себе под нос какую-то песенку.

Пришлось поднимать новый рей, штопать в парусах дыры от ядер, заново крепить снасти: порвав такелаж, ядра ни разу не задели рангоута, что удивило бывалых моряков. Такое событие стоило занести в шканечный журнал. «Софи» нежилась в лучах солнечного дня, приводя себя в порядок. Моряки трудились как пчелы — внимательные, готовые в любой миг вновь взяться за оружие. На борту шлюпа царила своеобразная атмосфера: матросы прекрасно понимали, что очень скоро им снова предстоит работа; возможно, это будет рейд на побережье, возможно, абордажная схватка. На их настроение влияло многое: захват призов накануне и во вторник (все были того мнения, что каждому полагалось на четырнадцать гиней больше, чем в обычном плавании); мрачное настроение капитана; их твердая уверенность в том, что он получает сведения от частных лиц о перемещениях испанских судов; а также внезапный приступ легкомысленного веселья у лейтенанта Диллона. Он обнаружил, что Майкл и Джозеф Келли, Мэтью Джонсон и Джон Мелсом исподтишка мародерствуют в твиндеках «Фелипе V», что являлось серьезным преступлением, за которое виновным грозил трибунал (хотя на практике было принято смотреть сквозь пальцы на кражу имущества, находящегося на палубе приза). В глазах лейтенанта это был особо отвратительный проступок, он называл его «мерзкими каперскими ухватками», однако на виновных не доносил. Матросы с опаской поглядывали на него из-за мачт, рангоутных дерев, шлюпок, как и их проворовавшиеся товарищи, поскольку у многих на «Софи» было рыльце в пуху. В результате на борту царила странная — напряженная и в то же время веселая — атмосфера, к которой примешивалась некоторая тревога.

Поскольку весь экипаж был при деле, Стивен отправился к своему деревянному насосу, через раструб которого ежедневно наблюдал за чудесами, происходящими в морской пучине, обитатели которой, видимо, самого доктора считали лишь деталью помпы. Впрочем, на сей раз его присутствие служило помехой в разговорах моряков. Он заметил эту скованность, и их тревога передалась ему.

За обедом Джеймс Диллон был весел: он пригласил к столу Пуллингса и Бабингтона, и их присутствие, наряду с отсутствием Маршалла, несмотря на хмурое молчание казначея, придало трапезе праздничный характер. Стивен наблюдал за лейтенантом, который присоединился к хору, исполнявшему песню, сочиненную Бабингтоном, и орал что есть сил:

Закон мы этот будем чтить

До самого до фоба,

И верно королю служить

С тобой мы станем оба!

— Молодцы! — воскликнул он, хватив кулаком по столу. — А теперь каждому по бокалу вина, чтобы смочить глотки, затем мы все должны выйти на палубу, хотя мне, как хозяину, неприятно такое заявлять… Какое счастье снова сражаться с кораблями Его Величества, а не с этими проклятыми каперами, — заметил он после того, как кают-компанию покинули молодые офицеры и казначей.

— Какой же вы, право, романтик, — заметил Стивен. — Ядро, выпущенное каперской пушкой, проделывает такое же отверстие, как и то, что выпущено королевским орудием.

— Это я-то романтик? — с искренним негодованием воскликнул Диллон, и в его зеленых глазах вспыхнул гневный огонь.

— Да, мой дорогой, — ответил Стивен, нюхая табак. — Вскоре вы начнете меня убеждать в божественных правах монархов.

— Что же, даже вы, с вашими нелепыми представлениями о равноправии, не станете отрицать, что король — единственное мерило чести?

— Ни в коем случае, — отозвался доктор.

— Когда я последний раз был дома, — продолжал Диллон, наполняя бокал Стивена, — мы справляли поминки по старику Теренсу Хили. Он был арендатором у моего деда. И там пели песню, которая весь день не выходила у меня из головы. Но теперь я никак не могу ее вспомнить.

— А что за песня — ирландская или английская?