Меморист - М. Дж. Роуз

На сцене дирижер катался по полу, протягивая руки вверх, хотя ухватиться там было не за что.

Первая скрипка исступленно колотил себя инструментом по рукам, груди и лицу, словно его пожирали живьем полчища невидимых насекомых.

Арфистка, уронив голову в руки, сотрясалась в душераздирающих рыданиях.

Эрика Алдерман, прикованная к месту, зачарованно наблюдала за странным поведением зрителей. Она понимала, что происходит. Эрика находилась рядом со сценой и хорошо видела своего собрата по Обществу памяти. Себастьян играл на «флейте памяти», и эти звуки ввергали большинство присутствующих в зале в пароксизм болезненных воспоминаний. Она повернулась к Фремонту Брехту, чтобы поделиться с ним этим поразительным известием насчет действия бинауральных ритмов, но его уже не было на своем кресле. Среди всеобщего смятения Эрика не заметила, как он исчез. Куда он подевался? На него тоже подействовала «мелодия памяти»? Эрика понимала, что ей следует отправиться искать Фремонта, но она хотела оставаться в зале и своими глазами наблюдать живые доказательства справедливости своей теории.

Еще один из присутствующих смотрел на столпотворение, бесчувственный к музыке, оставаясь лишь сторонним наблюдателем. В голове у Малахая Самюэльса вихрем носились самые разные мысли. Откуда у Себастьяна флейта? Как ему удалось узнать мелодию? Ее тайну разгадала Меер? И, что гораздо важнее, зачем Себастьян делает все это? Потрясенный происходящим, Малахай наблюдал за зрителями, переходящими из настоящего в прошлое, неготовыми к путешествию во времени и к его конечной цели. Он встал. Что бы ни произошло, он должен быть здесь, когда Отто закончит играть. Психиатр был полон решимости завладеть флейтой. Любой ценой.

Пробираясь к первым рядам, он увидел, что в соседнем проходе Меер пытается сделать то же самое. Обоим приходилось противостоять натиску толпы, устремившейся в противоположном направлении, к выходу. Девушка медленно, но верно продвигалась к сцене. Ее пихали, отталкивали, но она упрямо шла вперед.

Меер даже не замечала у себя на пути людей; это были ее собственные опустошительные воспоминания, не позволявшие ей двигаться быстрее. Отчаянно стараясь держаться за настоящее, она чувствовала, как вокруг нее исчезают его последние следы, растворяясь в звуках флейты Себастьяна.

Уняв дрожь в руке, Марго целилась в Арчера.

Нисколько ее не боясь, абсолютно уверенный в том, что у нее не хватит духа воспользоваться оружием, тот тронул своего коня, подъезжая все ближе и ближе, и, наконец, оказался совсем близко, так, что смог бы дотянуться до ремней, крепко удерживающих шкатулку с играми у седла.

— Нет! — воскликнула Марго, натягивая поводья.

Ее лошадь попятилась назад.

— Ах ты, дура! Неужели ты не понимаешь, какую кашу заварила? И мне сейчас приходится все расхлебывать. Отдай мне шкатулку. Я знаю, что в ней ключ к тому, где спрятана флейта. Отдай шкатулку мне, и я заплачу все, что обещал. А если не отдашь по доброй воле, я без колебаний воспользуюсь вот этим. — Арчер потряс пистолетом. — Как тебе нравится такой убедительный довод?

Малахай чувствовал, как в зрительном зале нарастала всеобщая паника. Страх, истерия и галлюцинации парализовали практически всех присутствующих, лишив возможности принимать простейшие решения. Оставаться на месте? Уходить? Бежать? Куда? Броситься на пол? Даже те немногие, на кого, как и на Самюэльса, музыка не оказала воздействия, не знали, что делать: ужас был слишком заразительным. Но Малахай упорно продвигался вперед сквозь хаос, видя в глазах людей животный страх и слыша истошные крики. Мелодия продолжала звучать. А с ним самим ничего не происходило.

Обезумевшая толпа опять вернула Меер в настоящее. Ее захватил бурлящий поток людей, которые сталкивались друг с другом, пытались бежать, не понимая того, что было известно ей: до тех пор пока они будут слышать музыку, боль воспоминаний продолжит терзать их, и даже в коридорах они не смогут обрести спасение. А мелодия, одна высокая хрупкая нота за другой, снова и снова ввергала людей все глубже и глубже в потусторонние миры, где свет имел возраст в сотни и тысячи лет.

Четверг, 1 мая, 20.15

Воздух накатывался на Давида волнами, своим течением стремясь утащить его оттуда, где он находился, и от того, что он должен был сделать. От мгновения до мгновения Давид существовал в двух разных реальностях. Пытаясь задержаться в одной из них, он все глубже увязал в пустоте между ними. Что с ним происходит?

Он должен немедленно привести в действие взрывчатку, однако что-то случилось с его зрением и координацией движений. Давид не мог сосредоточиться ни на чем, кроме звука, обволакивающего его голову, сдавившего ее так туго, что ему казалось, будто его мозги вот-вот потекут из ушей, носа и глаз.

Неужели Пакстон использует какую-то новую технологию, чтобы выгонять из-под земли крыс, а вместе с ними и его? Вот только каким бы жутким ни был звук, он был и прекрасным. Пугающим, но и завораживающим. Давиду оставалось подсоединить последний провод к упаковке батареек, после чего нажать на детонатор, но он должен остановиться… нет, он должен слушать… он не может защититься… музыка его совращает… увлекает в свой круг…

Долина реки Инд, 2120 год до н. э.

Луны не было, и в темноте местность становилась предательски опасной, но у Девадаса не было выбора. Он должен будет идти всю ночь, чтобы успеть прибыть на место вовремя. Традиция требует, чтобы все жертвоприношения совершались с восходом солнца. Так что всего через несколько часов, когда солнечный диск полностью поднимется над горизонтом, Сунил положит свою дочь Охану на каменный алтарь и торжественно перережет ей горло от уха до уха, принося дочь-девственницу в жертву богам.

Как будто богам нужны человеческие жертвоприношения!

На протяжении следующих трех часов, пробираясь в темноте, Девадас мысленно пытался найти доводы, которые могли бы заставить Сунила отказаться от своего намерения. Искал аргументы, способные повлиять на решение человека, безнадежно погрязшего в отживших предрассудках. Но разве станет Сунил его слушать? Как один из семерых святых старейшин деревни, отец Оханы считает Девадаса и его брата Расула вероотступниками.

Когда Девадас и Расул исполняли на сделанных собственными руками музыкальных инструментах определенные мелодии, те, кто их слушал, исцелялись от болезней. Звуки флейт и барабанов действительно избавляли от бессонницы, боли и усталости. Однако если бы отец братьев не был одним из семи святых старейшин, их бы давно выгнали из деревни. А так вокруг Девадаса и Расула образовался маленький кружок последователей. При этом их деятельность вызывала недовольство стариков; радикальные мысли и нетрадиционные формы исцеления казались подозрительными. Старшее поколение не принимало взглядов братьев.

Вот только то, что они предлагали, действительно помогало. Так что они решили продолжать заниматься своим делом, даже несмотря на смертельный риск. Любые угрозы отступали на задний план, когда у какой-то женщины в глазах угасал огонь страданий, а у ребенка спадал жар. Даже когда собственная жена и ее родные отвернулись от Девадаса, пригрозив выгнать его из дома, если он не прекратит заниматься целительством, он не смог от этого отказаться.