Птичий город за облаками - Энтони Дорр

Зено

Дети сидят в закутке за стеллажами, держа сценарий на коленках: Кристофер Ди с чуть прищуренными голубыми глазами и очаровательной привычкой кривить губы; Алекс Гесс, крепыш с львиной гривой и неожиданно высоким шелковым голосом, который носит спортивные шорты в любую погоду и не замечает никаких невзгод, кроме голода; Натали, у которой на шее болтаются розовые наушники и которая удивительно тонко чувствует древнегреческий; Оливия Отт с коротенькой челочкой, умная до ужаса, в платье из разноцветных лоскутков, над которым она столько трудилась; и рыжая тощая Рейчел, что лежит на животе на ковре, в окружении декораций и всяческого реквизита, и ведет карандашом по строчкам пьесы, которые читают актеры.

– На одной стороне пляски, на другой смерть, – шепчет Алекс, делая вид, будто листает книгу. – Страница за страницей, страница за страницей…

Дети знают. Они знают, что внизу кто-то есть; знают, что им грозит опасность. До чего они храбрые, невероятно храбрые – читают шепотом пьесу, затаившись за стеллажами, стараются хоть ненадолго вырваться из ловушки.

Но им давно пора по домам. Кажется, вечность прошла с той минуты, как Шариф крикнул с первого этажа, что отнесет рюкзак в полицию. С тех пор снизу не доносилось ни звука; Марианна не принесла пиццу; никто не объявил в мегафон, что опасность миновала.

Зено встает, и ногу простреливает болью.

– Дочитай книгу до конца, воронишка, – шепчет богиня-Оливия, – и узнаешь тайны богов. Ты сможешь стать орлом или мудрой сильной совой, будешь свободен от желаний и смерти.

Надо было сказать Рексу, что он его любит. Надо было сказать об этом в Лагере номер пять, сказать об этом в Лондоне, надо было рассказать Хиллари, и миссис Бойдстен, и всем женщинам, с которыми он скрепя сердце ходил на свидания. Надо было не бояться рисковать. Вся жизнь ушла на то, чтобы принять самого себя, и он с удивлением понимает, что не попросил бы для себя еще хоть один год, хоть один месяц: восьмидесяти шести лет достаточно. За жизнь у человека скапливается столько воспоминаний… Мозг постоянно их перебирает, взвешивает последствия, отгораживается от боли, и все-таки даже в таком возрасте ты тащишь за собой громадный мешок с воспоминаниями, груз размером с континент. В конце концов приходит время избавить мир от всего этого.

Рейчел машет рукой, шепчет:

– Стоп! – и встряхивает сценарий. – Мистер Нинис! Вот эти два листа, где целая куча пропусков, про дикий лук и про пляски? По-моему, они у нас не в том месте. Это все происходит не в Заоблачном Кукушгороде, а опять в Аркадии.

– Чего? – спрашивает Алекс. – Это ты о чем?

– Тихо! – шепчет Зено. – Пожалуйста, тише!

– Я про племянницу, – шепчет Рейчел. – Мы совсем про нее забыли. Мистер Нинис же сказал – самое главное, что история была придумана для кого-то, чтобы ее по кусочкам отправляли куда-то далеко умирающей девочке, – зачем бы тогда Аитон выбрал остаться среди звезд и жить вечно?

Богиня-Оливия в платье с блестками присаживается на корточки поближе к Рейчел:

– Так он не дочитал книгу?

– Поэтому он и пишет свою историю на табличках! – говорит Рейчел. – Их вместе с ним похоронили, потому что он не остался в Заоблачном Кукушгороде. Он выбрал… Какое там слово было, мистер Нинис?

Стук сердца со всех сторон. Дети хлопают глазами. Зено видит себя самого – как он выходит на лед замерзшего озера. Видит Рекса в дождливом полумраке чайной, дрожащая рука замерла над блюдечком. Дети листают сценарий.

– То есть, по-твоему, – говорит Алекс, – Аитон вернулся домой.

Сеймур

Он сидит, прислонившись спиной к полке со словарями, и держит «беретту» у себя на коленях. Бьющий в окна свет бросает на потолок причудливые тени: полицейские установили перед библиотекой прожекторы.

Мобильник все никак не звонит. Раненый дышит у основания лестницы. Он не нашел рюкзак и ни разу не пошевелился. Время ужинать. Сейчас Банни разносит тарелки посетителям «Пиг-энд-панкейк». Идет одиннадцатый час ее смены. Ей небось пришлось просить кого-нибудь подвезти ее от гостиницы «Сакси», Сеймур ведь так и не приехал. Сейчас она уже наверняка услышала, что в библиотеке что-то происходит. Полицейские машины так и носятся, за столиками уж точно обсуждают событие, и на кухне тоже. Кто-то засел в библиотеке, и у него бомба.

Завтра, думает Сеймур, он будет в лагере Иерарха, далеко на севере, там живут воины, у которых в жизни есть цель и смысл, там они с Матильдой будут гулять в лесу, пронизанном светом и тенью. Только верит ли он в это еще?

Шаги на лестнице. Сеймур приподнимает наушник. Кто там спускается по лестнице? Тормознутый Зено, худощавый старикан, который всегда носит галстук и занимает один и тот же стол рядом со стеллажом любовных романов, где и сидит, обложившись горами бумаг и иногда легонько касаясь то одной, то другой, словно жрец перед грудой священных предметов, которые для других людей ничего не значат.

Зено

Футболка Шарифа вся съехала набок, и на нее как будто чернилами плеснули, но Зено видал и похуже. Шариф мотает головой: не надо! Зено склоняется над ним, дотрагивается до лба, а потом перешагивает через друга в проход между научно-популярной и художественной литературой.

Мальчик сидит до того неподвижно, что его можно принять за мертвого. На коленях пистолет, рядом на ковре – зеленый рюкзак, и возле него – мобильный телефон. На голове криво сидят наушники – похоже, стрелковые. Одно ухо торчит из-под наушника.

Через века долетают слова Диогена: я добрался в такую даль, и все вокруг блистало великолепием, а все же…

– Такой молодой, – произносит Зено.

…все же игла сомнения колола меня под крыло. В душе моей то и дело просыпалась темная непоседливость…