Далекий след императора - Юрий Торубаров

— К чему? — не сдастся Марфа.

— Судьба дарит те счастье! — бубнит старуха.

— Егор нашёлся?! — подалась она вперёд.

— Какой Ягор? — старуха угрожающе склоняется над девушкой.

— Мой Егор! — почти выкрикнула она.

Отстранив старуху, вперёд выступил только что вошедший боярин. Он сдёрнул накидку, прикрывавшую Марфу и схватил её за плечи.

— Сколь раз те было сказано: нет его! Таких или вешают, или отрубают голову. Понятно?! — он ещё раз сильно встряхнул её. — Становись! — он рывком сдёрнул её с лежанки. — Щас батюшка обвенчает нас.

Марфа упала на колени:

— Побойся Бога, Фёдор! Именем памяти твойво отца заклинаю тя: не надо!

— Надо! — завопил он. — Надо! Я люблю тебя!

Он почему-то оглянулся на батюшку, как оказалось, вошедшего за ним. И не понял: не то тот кивнул ему головой, не то осуждающе покачал. Но разбираться было некогда. Боярин ощутил непонятную, надвигающуюся опасность. Его ещё больше подзадорили плаксивые слова Марфы:

— Егорушка, родной, иде ты?

А Егор в это время лежал на земле, уткнувшись лицом в траву. На его плечах торжествующе восседал огромный обросший детина. Его глаза сияли детской радостью. Ещё бы! Боярин за этого парня отломит ему не меньше двух-трёх рублёв. «Чё же ему на них купить? Коняку? Аль коровёнку да несколько овец? Наверное, ко...». Но до конца он это слово даже мысленно не успел произнести. Размечтавшегося мужика невероятная сила подбросила вверх. Ударившись затылком о настил, с которого только что прыгнул на неизвестного пришельца, он свалился вниз, потеряв сознание. А Егор львиными скачками бросился к дому, понимая, что в нём томится его друг, а... может быть, и она.

Появление ревущего, как дикий зверь, незнакомца заставило шарахнуться в разные стороны селян, толпившихся у крыльца, те же, кто нечаянно оказался на его дороге, слетали с крыльца, как снаряды из пращи. Ворвавшись в избу, Егор увидел, как его друг, повязанный, склонив голову, стоял на коленях перед насмехающимися мужиками Им горько пришлось поквитаться за содеянное. Не понимая ещё, в чём дело, они вылетали наружу. Расправившись с охраной, он бросился к Камбиле. Острый нож быстро сделал своё дело.

Вскочив на ноги, Камбила крикнул, показывая на дверь:

— Она там!

Какими сладкими бывают мгновения, когда ты успеваешь протянуть руку утопающему; ещё лучше — успеть закрыть друга своим щитом... Но бывают мгновения, которые портят всю жизнь.

Услышав в прихожей яростный шум, боярин быстро оценил опасность обстановки. Прижав к себе Марфу, он грозно крикнул батюшке:

— Венчай!

Его резкий окрик заставил священника поднять образок.

— Нет! — воскликнула Марфа, с силой оттолкнув жениха, и отскочила в сторону.

Фёдор, зарычав, бросился было к ней. Но не успел. В её руке мелькнул нож, подарок Егора, и е криком:

— Прощай, Егор! — вонзила его себе в сердце.

— Марфа, я здесь! — услышала она его голос.

Он подскочил к ней и схватил её на руки:

— Марфуша, Марфуша, любимая. Я здесь.

— Прощай... лю...

И голова её бессильно повисла вниз.

— Это из-за тебя она! — взревел Фёдор за спиной Егора, — так получай!

В воздухе сверкнул нож. Но рука Гланды оказалась быстрее.

Ещё проворнее оказался странный боярский служка, сидевший за боярским столом. Он улизнул из хором, как налим из рук рубака. Только его и видели. Но увидели... потом, в Новгороде... Да лучше бы с ним не встречаться!

После обеда, когда полки только расположились на сон, громкий конский топот заставил воинов поднять головы. Это был незнакомый всадник, с ног до головы залепленный грязью. Сразу видно, гонец был из дальних краёв. Такие обычно редко приносят хорошие вести. Войска охватила необъяснимая тревога.

— Где князь? — довольно грубо спросил он у дружинников, занимавшихся настилом.

Те бросили свои дела и стали кричать:

— Где князь?

А князь тем временем, забыв обо всём, предался сладким думам. Видать, сильно его душа истосковалась по той, которую он готов был назвать любимой. И это была именно тверская княжна. Но что это? Он услышал тревожный конский топот и непонятные крики. Вмиг пропало его лирическое настроение.

— Князь! Князь! — раздался зычный голос.

Князь испытующе стал вглядываться в приближающегося всадника. Было ясно, что что-то произошло недоброе. Сердце князя застучало.

— Я от Фёдора Елферьева, — сообщил всадник, приблизившись.

Симеон сразу понял, в чём дело. Сердце застучало ещё сильнее. Похоже, то, чего он боялся, случилось. Неуж Олгерд выступил против него? Уж не заворачивать ли ему полки? Симеон постарался не подать вида, что в его душе произошло такое смятение, а грубовато спросил:

— Што у тебя?

— Олгерд послал своего брата в Орду, просить хана о совместном выступлении против Московии, — одним духом выпалил посланец.

И увидел, как побелело, а потом пошло красными пятнами лицо князя.

Не говоря ни слова, князь вдруг резко поднял коня на дыбы. Чуть не в воздухе развернул его и погнал что есть силы назад, к стану. Скакал, а в голове стучало: «Олгерд, собака Олгерд...». Он оглянулся и увидел, как посланец, пытаясь его догнать, безнадёжно отстал. «Эх, — в сердцах стегнул плетью князь по сапогу, — а ведь я его не расспросил: когда это случилось, от кого узнал... Может, ошиблись? — но тут же поправил себя, — вряд ли». Но посланца решил подождать.

Они поехали рядом. И Симеон, уже успокоившись, спросил у него:

— Как давно это случилось?

— Давненько, князь, — ответил тот и, прищурив один глаз, добавил: — Где-то... надень Святой Троицы.

— Не позже? — с недоверием спросил Симеон.

— Не-а, — уверенно ответил тог. Князь прикинул: сейчас приближается день Преображения Господня. Пора бы что-то и знать. От этого расчёта на сердце полегчало. «Но обезопасить себя надобно!». По возвращении он приказал наградить посланца и позвать к нему братьев, воевод, бояр Кочеву, Босоволокова, Хлебовича, дьяка Нестерка. Услышав странную весть, приглашённые призадумались.

Симеон терпеливо ждал, но долго не выдержал и посмотрел на Ивана. Его кроткое лицо скорее походило на облик святоши, чем на воительного князя. Симеон непонятно отчего улыбнулся и перевёл взгляд на Андрея. Младший брат был резкой противоположностью среднему. Лицо его уже дышало жаждой битвы. И опять улыбка на лице Симеона. Наверное, вспомнил себя. В его годы он тоже отличался непродуманной воинственностью.

— А как думают мастистые военноначальники? — и посмотрел на Фёдора Акинфовича.