Сущность зла - Лука Д'Андреа

Послышался резкий крик дрозда, захлопали крылья. Какая-то хищная птица парила в небе, по которому медленно плыли белоснежные облака.

— Скажи мне только одно, Сэлинджер, — проговорила Аннелизе. — Все кончилось?

Я обернулся.

Поглядел ей в глаза.

— Все кончилось.

Она заплакала. Обняла меня. Я смотрел на облака. Их можно было коснуться рукой.

3

Через два дня я пошел на прием к тому же специалисту, который поставил меня на ноги после 15 сентября. Когда я признался, что не принимал психотропных средств, которые он мне прописал, врач вспылил.

Я молча терпел излияния его гнева, все с тем же видом побитого пса, пока он наконец не успокоился, и тогда я объяснил, что принял решение продолжить курс, который даже и не начинал: для того и пришел сюда.

Объяснил, что мне нужно прийти в норму, а действуя на свое усмотрение, я ничего не добился.

Я не собираюсь накачиваться психотропными средствами, которые сделают из меня счастливого придурка (тут лицо доктора побагровело), но настала пора распрощаться с кошмарами и паническими атаками.

В каком-то смысле мы торговались, и это было смешно, поскольку человек в белом халате не пытался впарить мне подержанный автомобиль или абонемент платного телевидения, а попросту хотел, чтобы мне лучше жилось.

Он выписал мне легкие транквилизаторы и новое снотворное, чтобы ночи проходили спокойнее. Когда он прощался со мной, лицо его представляло собой огромный вопросительный знак.

Понятно, почему он сомневался, но истинную причину моего решения я открыть не мог. А она заключалась в том, что история Блеттербаха, история бойни на Блеттербахе свелась к файлу, который я открыл в ноутбуке и недавно отправил в корзину. Завершенный, отработанный документ.

Мне удалось.

Я рассказал историю Эви, Маркуса и Курта. А также Вернера, Ханнеса, Гюнтера, Макса, Верены, Бригитты, Манфреда, Луиса, Элмара. Биографию Зибенхоха.

Никто никогда не прочтет ее, и я никогда не сниму документальный фильм о моей злополучной вылазке, но какая разница? Я доказал себе самому, что еще способен делать то, что мне больше всего нравится: рассказывать истории.

Пора перевернуть страницу.

4

— О тебе позаботится фрау Гертруда, — сказал Вернер. — Тебе ведь нравится фрау Гертруда, правда, Клара?

Клара взглянула сначала на меня, затем на Аннелизе, потом робко кивнула.

— Она прочитала все книжки на свете.

Вернер развел руками:

— Вот видите? Никаких проблем. Приедете ко мне на ужин?

Пытаясь скрыть удивление, Аннелизе только и произнесла:

— Почему бы и нет?

— Молодец, девочка, — засмеялся Вернер и прижал ее к себе.

Потом исчез на своем джипе.

— Что, по-твоему, все это значит? — спросила Аннелизе, когда мы снова вошли в теплый дом.

— Откуда мне знать?

— Вы массу времени проводите вместе.

— Это правда.

— Я думала, вы о чем-то говорите.

Я обнял ее за плечи.

— Сколько можно объяснять тебе, золотце? Мужчины ни о чем не говорят. Мужчины ворчат и пьют пиво. Пардон, граппу.

Она не засмеялась.

— Он обожает общаться с Кларой. Мне кажется странным, что…

Я перебил ее:

— Вместо того чтобы задавать столько вопросов, почему бы тебе не порадоваться свободному вечеру?

Вернер ничего мне не говорил, но у меня были кое-какие мысли по поводу того, что затевает старик. Меня это напугало, не скрою. Но я сделал вид, будто моя голова занята другим.

Я был весел, говорлив. Помог Кларе выбрать одежду для вечера, когда фрау Гертруда, библиотекарша в Зибенхохе, будет с ней сидеть. Эта дама в пальто из лодена[62] явилась к семи часам, и к этому времени моя дочь уже успела перебрать по меньшей мере триста вариантов (джинсы и свитерок — слишком по-домашнему, зеленая юбка — для ужина в ресторане, может, красная…), а у меня, хоть я и был с виду беспечен, нервы были натянуты как струна.

Нам с Аннелизе предстоял ужин не обычный, а прощальный, который украсит парой лишних морщин лицо моей любимой.

Я держался.

5

Вернер открыл дверь, и мы пожали друг другу руки. Он пытался поймать мой взгляд, но я отвел глаза.

Поболтали о Нью-Йорке, о Зибенхохе. Поговорили о Кларе, о том, что в сентябре она пойдет в школу. О фрау Гертруде.

Все было как всегда.

Вернер заметно похудел, но когда он вышел, чтобы вынуть десерт из холодильника, я сделал вид, будто удивлен наблюдениями жены.

— Вернер? — переспросил я. — Мне кажется, он превосходно себя чувствует.

Бодрячок: ни дать ни взять сломанные зомби с фотографий в шкатулке сердечком.

Я об этом только подумал, но ведь подумал все-таки.

Когда мы съели сладкое, Вернер протянул Аннелизе небольшую коробочку в подарочной упаковке.

— Это тебе. От меня и от Герты.

Она заморгала, смущенная:

— Что это?

— Разверни.

Аннелизе взглянула на меня, пытаясь понять, знаю ли я, что в коробочке. Я понятия не имел, поступок Вернера застал и меня врасплох.

Аннелизе сняла ленту, потом веленевую бумагу. В коробочке лежали карманные часы. Круглые, с простым белым циферблатом. Крышка серебряная, поцарапанная во многих местах. Римские цифры, стрелки готического рисунка.

Аннелизе в недоумении уставилась на часы.

— И что мне с ними делать, папа?

— Они твои, — сказал Вернер самым серьезным тоном.

— Спасибо, но…

Аннелизе наконец заметила торжественное выражение на лице Вернера.

Вот оно, начинается, подумал я.

Даже испытал некоторое облегчение. Моя роль в представлении закончилась.

Я мог уйти с подмостков, спрятаться за кулисами и готовиться подбирать осколки разбитого сердца моей жены.

— Эти часы принадлежат нашей семье больше столетия. Посмотри на крышку.

Аннелизе вслух произнесла дату:

— Двенадцатое февраля тысяча восемьсот сорок восьмого года.

Вернер кивнул:

— Это был подарок на свадьбу. С тех пор часы переходят от отца к сыну. Сегодня я дарю их тебе.

— Они прекрасные, папа, но…

— За ними нужен уход, механизм капризный. Каждый вечер ты должна заводить их, как до сих пор делали все Майры. Иначе механизм придет в негодность.