Полуночная роза - Люсинда Райли

Он ласково потрепал по шее холеную гнедую кобылу с белой звездочкой на лбу.

– Я не стал давать ей имя, она твоя.

Я провела рукой по плюшевой морде, а ты, сидя у меня на руках, тоже потянулся к новой игрушке.

– Спасибо, Дональд, она очень красивая. Я назову ее Шеба, потому что она – настоящая королева.

– Чудесно. Я выбрал спокойную и уравновешенную лошадь, и ты сможешь учить верховой езде Мо, как только он подрастет. А в сарае стоит двуколка, чтобы ездить в деревню.

– Ты все предусмотрел, – сказала я, когда мы вернулись в дом и поставили на плиту чайник. – Но знаешь, местные жители моментально заметят, что я здесь живу, особенно если я начну разъезжать по окрестностям в двуколке.

– Конечно, заметят, Анни. И будут рады тебя видеть. И посчитают естественным, что, учитывая твою связь с нашей семьей, мы предоставили тебе жилье после трагической смерти твоего мужа.

– А как же Вайолет? Вдруг она услышит обо мне от слуг и что-то заподозрит?

– Кто-кто, а Вайолет меня сейчас нисколько не волнует. Она блистает в свете, ее превозносят как самую красивую женщину в Лондоне, если не в Англии. Она совершенно уверена в своей привлекательности и в прочности своего положения. Ей и в голову не придет, что ее муж может встречаться с вдовой-индианкой, которая одиноко живет на пустоши.

Дональд заметил, что при этих словах я напряглась.

– Извини, дорогая. – Он похлопал меня по руке. – А что касается прислуги, то Вайолет относится к ней как к пустому месту. Эти люди просто выполняют определенные функции, а остальное ее не интересует. У них всегда полно работы: Вайолет принимает ванну два раза в день, а постельное белье ей меняют ежедневно.

– Как королева, – прошептала я, вспомнив махарани и тут же подумав, что в Индии эта привычка имеет смысл – из-за жары и пыли.

– Да, в Америке Вайолет и есть королева, ее так воспитали, она привыкла получать все самое лучшее. Уверен, она считает англичан, в том числе и меня, ужасными неряхами, – улыбнулся Дональд. – Я хочу сказать лишь, что в центре вселенной Вайолет – всегда она сама. Думаю, она меня даже не услышит, когда я скажу о твоем приезде.

– Ты ей скажешь?

– Конечно. Впрочем, сейчас она так занята организацией рождественского бала для лондонских друзей, что ей не до тебя.

Я непроизвольно вздрогнула:

– Надеюсь, ты прав. Она ни в чем не виновата, мы не должны причинять ей боль.

– Да. – Дональд взглянул на часы. – Как ни грустно, мне пора. Я обещал вернуться из Лондона к ужину. Завтра утром приеду вас проведать. Ты справишься одна? Здесь так уютно, что хочется остаться…

– Не волнуйся, справлюсь, – ответила я, глядя, как ты, Мо, схватился ручонкой за ножку стола и попытался встать.

– Мо скоро начнет говорить, да, малыш? – Дональд наклонился и поцеловал тебя в лоб. – Пожалуй, я пойду. – Он застегнул пальто и поспешил к двери. – Хорошо, что отсюда можно выехать прямо на дорогу и заехать в имение через главные ворота. А Глори может доставить меня к тебе за четверть часа. Я тебе еще надоем.

– Сомневаюсь, – ответила я, целуя его на прощанье. – Спасибо, Дональд. Я впервые за много месяцев почувствовала себя дома.

Он послал мне воздушный поцелуй и вышел.

Уложив тебя спать, я прошлась по коттеджу, восхищаясь тем, с какой любовью и заботой устроено здесь все до последней мелочи. Зажгла огонь в камине и стала рассматривать книги на полках. Дональд привез сюда мои самые любимые книги, которые я могла читать и перечитывать по вечерам, оставаясь одна.

В первые месяцы зимы я была отрезана от мира, и лишь Дональд с Глори кое-как пробирались ко мне через снежную пустыню, доставляя еду, молоко и любовь. Я читала все подряд. Несмотря на уединение, я чувствовала поразительное внутреннее спокойствие. Наверное, ложное чувство безопасности приносил снег, отделивший меня от Астбери-холла с его невидимыми обитателями. Я жила в пустоте, словно во всем мире нет никого, кроме тебя и Дональда.

Вероятно, только такой образ жизни мог вылечить мою израненную душу. Ведь первые десять месяцев после твоего появления на свет оказались настолько тяжелыми, что я порой теряла надежду. Я не видела, не чувствовала, не слышала и даже не верила в то, что вело меня по жизни раньше. Я желала смерти сильнее, чем хотела жить, и впервые поняла, что такое настоящее одиночество. Теперь, даже не видя Дональда несколько дней, я все равно знала, что он меня любит.

Трудно пришлось на Рождество. Дональд был занят приготовлениями к праздникам. Вайолет наприглашала кучу друзей и родственников, и появлялся он у нас редко. Приехал ненадолго лишь в сочельник – с гигантской корзиной, где лежала огромная индейка, рассчитанная на большую семью, и с подарками для нас обоих. Праздничным утром я достала из-под елки свой подарок – нитку кремового жемчуга с любовным посланием в шкатулке. Я надела это украшение рождественским утром тысяча девятьсот двадцатого года и ношу по сей день.

В начале марта, когда стал сходить снег, в моей жизни произошли изменения. Мать Вайолет заболела, и та собралась в Нью-Йорк, к ней.

– А она не просила, чтобы ты тоже поехал? – поинтересовалась я у Дональда.

Мы сидели в гостиной и наблюдали, как ты делаешь первые неуверенные шаги.

– Просила, но я напомнил ей, что должен превратить Астбери в процветающее предприятие, как того требует папаша Драмнер, и никак не могу уехать весной, в самый разгар ягнения. Она согласилась.

Та весна, когда Вайолет отбыла в Америку, оказалась исключительно приятной. Дональд договаривался с Селиной, что якобы останавливается у нее в Лондоне, приезжал к нам, прятал машину за домом, и мы жили втроем, как настоящая семья. Единственное, о чем я жалела, – ты не мог называть Дональда папой, и нам приходилось соблюдать осторожность, чтобы не сказать лишнего при тебе. Однако ты не растерялся и сам придумал, как называть человека, ставшего важной частью твоей жизни.

– Мистер Дон, иди ко мне! – требовал ты, протягивая к нему ручонки.

Дональд катал тебя на лошади по двору, а ты пищал от удовольствия. Он привозил тебе сладости, а мне – отростки цветов, чтобы я посадила у себя в саду.

– Смотри, – сказал он однажды, слезая с Глори и протягивая мне небольшую веточку, покрытую шипами. – Я привез тебе розу. Садовник сказал, что это очень редкий сорт, который называется Полуночная роза.

Дональд улыбнулся и поцеловал меня.

– Давай посадим ее перед домом.

В долгие месяцы разлуки я сомневалась в его любви, а теперь всем сердцем понимала, что он меня любит. Слушая его взволнованные рассуждения о том, что многие люди живут в бедности, и как это несправедливо, что богатство сосредоточено в руках столь немногих, и что он не в силах изменить мир, зато может начать с малого – отремонтировать дома своих работников, я начинала уважать его еще больше.