Горм, сын Хёрдакнута - Петр Воробьев

– Да быть того не может, иначе выходит, всех свежеотмороженных, кто с нами у Гафлудиборга бился, вороний дроттар отпендюрил? – Каппи обратился к Горму, видимо, за опровержением. – Я из них что-то ни одного одноглазого не припомню…

Ярл невесело рассмеялся, примащивая зрительную трубу к зубцу стены, чтобы вид меньше трясся. Пользование прибором требовало определенной привычки. Горм приблизил лицо к оправленному в бронзу хрусталю и медленно повернул правую руку, придавая четкость изображению. Сады на расстояние примерно рёсты от подножия утеса были вырублены. Слегка затемненные, размытые по краям, и почему-то перевернутые вверх ногами воины Йормунрека толкали вперед по дороге между так же перевернутых пней камнемет-пращу, с длинным рычагом на треугольной раме, поставленной на саженные колеса. Толкавшие были прикрыты большими прямоугольными щитами, которые несли их товарищи, шедшие по бокам. Собирайся вся орава швыряться булыжниками, это было бы полбеды – но за отрядом с камнеметом следовал неминучий дроттар в черном, этот к тому же с вороном на плече, а за ним четверо с преувеличенной осторожностью несли носилки с чем-то завернутым в овчины.

– Торфи, на южную башню, предупреди наших камнеметчиков, – ярл бережно сложил зрительную трубу. – Те и сами вряд ли клювами щелкают, но тут лучше переследить – еще немного, и они эту йотунову телегу докатят до пристрелянного куска дороги.

Снизу и сзади раздался резкий хлопок, за которым последовали грохот падения чего-то тяжелого, лай Хана, и крик:

– Го-о-орм!

Голос доносился со стороны нижней кузницы. Звавший ярла был черен лицом, всклокочен и подпален волосами и одеянием, хотя его голос был довольно похож на Кнуров. На некотором расстоянии от него стоял Хан, судя по всему, тоже не полностью уверенный в личности чумазого чучела.

– Есть новости? – с надеждой крикнул в ответ Горм.

– Есть! Спускайся!

Ясное дело, какому ж ярлу не хотелось бы посмотреть, как кусок камня размером с пол-телеги летит триста саженей по воздуху и разносит в щепки вражеский камнемет… но Кнурово дело могло оказаться еще важнее. Горм спустился по наклонному ходу в толще стены, под конец прыгая через четыре ступеньки, пока никто не мог его видеть. Выйдя на солнце, он перешел на подобающе степенный шаг и, сдерживая нетерпение, подошел к строению. Опаленное, закопченное, и всклокоченное (насколько можно быть всклокоченным, если у тебя волосы всего-то на вершок от черепа) чучело и точно оказалось Кнуром, державшим в руках кусочек серебристого металла.

– Ну?

– Всё! – Кнур кинул кусочек Горму.

Ярл удивился легкости пойманного.

– Что это? – спросил он у кузнеца.

– Сам скажи!

– Олово альвов?

– Точно!

– Но при чем оно здесь?

– Это я сплавил из порошка, что остался после того, как я попробовал растворить часть смеси, что была в йотунском бочонке, водой. А растворявшаяся в воде часть – просто селитра! И всё!

– Та же, что Виги в дымовые горшки клал? Ты уверен?

– Стопудово уверен, чтоб меня прихлопнуло, где стою! Взрыв слышал?

– Ну, взрыв не взрыв, а что-то долбануло…

– Это я смешал нашу селитру из-под мусорной кучи за конюшней с частью перемолотого альвского перстня из моей доли сокровища.

– А как ты его грохнул?

– Отлил полый шарик из бронзы, – Кнур показал размер шарика, сведя большой и указательный пальцы правой руки, – Засыпал смесь туда, закрыл бронзовой же пробкой, и хлоп об пол!

В земляном полу мастерской, за дверью, криво висевшей на одной верхней петле, и точно была дыра с кулак. С южной башни раздался резкий звук, словно пастух двухсаженного роста щелкнул пятисаженным кнутом. После мучительно долгого промежутка, на башне и на стене заорали: «Кром! Есть! Так вас! Удцов расчекрыженных сосните, гробаки! Бабушек-похабушек ваших псиным удом еть на слоновом навозе с лихим присвистом!» Последний молодецкий клич наводил на мысль, что Родульф более или менее оправился от ран и уныния, овладевшего им после поражения на входе в гафлудиборгскую гавань. Горм снова посмотрел на дырку в полу и спросил:

– А как они делали, что часть бочонков разрывалась в воздухе?

– Вот это я еще не сообразил. Может, смесь грохает, если ее поджечь… Надо будет попробовать.

– Кнур, прежде то, что ты уже нашел, нужно срочно записать, и в нескольких местах, пока ты себя не угробил, – сказал Горм. – Это очень важно. И еще вот что. Один не работай. Возьми нескольких местных кузнецов посмышленнее в помощь, чтоб было кому тебя подстраховать.

– Теперь мы можем их бить их же оружием! – каким-то образом, лицо Кнура положительно сияло, несмотря на общую закопченность и начавшую слегка проявляться недокормленность.

– И сколько у нас селитры наберется?

Кнур тут же опечалился:

– На пару таких бочонков, может быть… Эх, нам бы сюда да слисторпские селитряницы! Три четверти сажени на сажень, и саженей пять в длину, навоз смешан с соломой и известью, – мечтательно сказал он. – Золой осаждали.

– А зачем Гнупе-то поносному селитра? – Горм настолько удивился, что был полностью сбит с мысли.

– Они ее добавлял рабам в еду, чтоб те были посмирнее, и чтоб у них уды не поднимались.

– И что, работает?

Кнур ухмыльнулся:

– Виги говорил, работает. Если больше ничем не кормить.

– Кстати, они-то знали, что за мясо им раз в неделю давали?

Услышав слово «мясо,» Хан вопросительно пискнул и, не дождавшись ответа, печально опустил нос. Кнур подумал и покачал головой, отчего из того безобразия, что осталось от его волос, выпало несколько кусочков то ли земли с пола, то ли бронзового шарика.

– Раз попробовал кудри отрастить, так на тебе. Знали? Вряд ли. Те, что с Домославом и Мстивоем ушли, так, поди, и не узнают. А вот кто остался…

– Поговаривают, что на здешнем рынке уже появилась того же посола свинина, – ярл поморщился. – Дальше будет хуже. Кстати, вот для чего твоя пара бочонков очень может пригодиться, так это ночью закинуть их на Йормунрековы драккары у входа в гавань – может, в суматохе рыбаки смогут мимо проскользнуть… Стой, о чем мы говорили, прежде чем ты о навозе с известью стал наяву грезить, как о прекрасной деве?

– Что надо записать, из чего смесь для рогатых бочек делается.

– Вот еще почему это важно. Все говорят, темное вежество, навий огонь, гнев Одина… А все вежество-то ведется из перемолотых старых кружек да из-под кучи тухлого дерьма!

– Скажи мне, Идущий в Собственной Тени, откуда здесь на берегу взялась такая куча навоза? – спросил Хельги.

Несмотря на уже достаточно долгое знакомство с шаманом, ярл Хейдабира даже не мог толком назвать нагого ведуна по имени на его собственном языке. Сложность заключалась в том, что все слова в этом местном наречии, включая имена, менялись в зависимости от отношения говорящего к предмету, и даже от возраста и пола говорящего. Шаман называл себя «Адавейю Аксуда,» но Хельги должен был звать его иначе, а Аса или, к примеру, Новожея – еще по-другому.