Закон ответного удара - Сергей Самаров

Он глянул вниз, вслед «газончику», но тот был уже далеко, номер рассмотреть с такого расстояния было невозможно. К тому же глаза видели плохо, сильно кружилась после удара голова.

Вокруг него бегали, кричали что-то водители остановившихся машин, размахивали перед лицом руками. В самосвал сзади въехала еще одна «Волга». А Игорь ничего почти не слышал, и казалось ему, что асфальт дороги плавает, даже волны по нему игриво пробегают, и машины раскачиваются на невидимых качелях, и солнце балуется над головой, выписывает немыслимые круги по сумасшедшей траектории. А он висит в воздухе где-то в далеком высоке и наблюдает эту картину уже оттуда. Игорь покачнулся, упал и потерял сознание.

В себя он пришел уже в приемном покое госпиталя, куда отнесли его водители. Благо нести было меньше пятидесяти метров. Сразу после осмотра молодой военный врач – погоны под халатом было не видно, и Игорь не понял, в каком он звании, – констатировал, как минимум, сотрясение мозга. Госпитализация. Полный и абсолютный покой.

Только покой полным не получился. Игорю поставили укол, чтобы он мог спокойно уснуть, но тут пожаловали в отделение гаишники, сначала побеседовали с врачом, доказывая необходимость срочного допроса, потом допрашивали его втроем в закрытом кабинете и никак не хотели поверить, что Игоря умышленно кто-то хотел сбить. Во времена советской власти такое было редкостью, более того, это было чрезвычайным происшествием. Но примерно то же самое, как капитан понял, говорил и водитель первой «Волги», той самой, под которую он бросился, ища пути к спасению. У «газончика», хотя он и не видел его в самом начале, капот такой высоты, что на него нелегко запрыгнуть. Если бы он не предпочел «Волгу», то лежал бы теперь скорее всего в том же морге, в котором недавно они провели ночь с Кордебалетом. Игорю беседа и нудные, недоверчивые гаишники удовольствия не доставили, самочувствия не улучшили, и голова стала кружиться сильнее. Подступила мощная тошнота. Он с трудом подписал протокол и вышел, пошатываясь, из кабинета.

Гаишники ушли. Игорь ненадолго уснул, но скоро его разбудил приход подполковника Быковского, которого по просьбе Игоря предупредили телефонным звонком из приемного покоя. Игорь встал, потому что не хотел разговаривать в четырехместной офицерской палате. Беседовали в коридоре. Быковский явно обеспокоился, хотя внешне он улыбался и посмеивался – привычка маскироваться. Он сразу предположил, что это дело напрямую связано с пресловутыми полутора миллионами долларов и майором Лисовским. А если так, то следует ждать продолжения.

– Хочешь, группу твою вызову, чтобы охраняли… Тут все, вместе взятое, КГБ, я так понимаю, тогда не подступится…

– Да, ладно, еще чего не хватало… – Игорь от усталости, тошноты и боли морщился, никак не мог сосредоточиться и сообразить, что же к чему. – При чем здесь Лисовский? Он что, бог, что ли, чтобы в центре Читы офицеров спецназа убивать…

– Не так, милый мой, все просто… Тут разворачивается, кажется, большая операция или скорее, по моим прикидкам, контроперация… Кто-то усиленно заметает следы. Дело в том, что в Ханое в своем кабинете вчера вечером застрелен генерал Лифшиц. Через открытое окно из винтовки с оптикой. Винтовку нашли, убийцу не видели. Стреляли с чердака дома, где живут советские специалисты. За день до этого там же были застрелены пять человек из вьетнамской службы безопасности и контрразведки. Все они работали так или иначе с Лисовским. А еще за день до этого взорвался в воздухе вертолет, пилоты которого вывезли по твоему приказу Краснова. Слишком много они знали, а Лифшиц накануне вызывал их для дачи показаний.

– Еще не легче… Подробности есть?

– Нет пока. Утром сегодня сообщили. Ты что-то докладывал ему устно? Что не вошло в отчет…

– Не помню. Вроде все рассказывал, как вам…

– Мне кажется, что и это, и случай с тобой – звенья одной цепи.

– Не знаю. – Игорь усиленно морщился, чтобы не показать, как кружится у него голова.

– У тебя оружие есть?

– Откуда…

Быковский посмотрел хитро, впрочем, он всегда смотрел хитро, и открыл вместительный портфель. Оттуда достал большой ананас – такие продавали в магазине штаба округа – и банку сгущенного какао. В городских магазинах этих продуктов не водилось уже давно.

И с самого дна, по-шпионски оглядев коридор – не подсматривает ли кто? – достал точно такой же нож, как пожертвованный Игорем генерал-майору Мирошниченко для презента московскому высокому начальству.

– Откуда? – спросил Игорь.

– Твои ребята подарили… – и Быковский показал выгравированную надпись – «Дяде Васе на память».

Дядей Васей подполковника звали все в отдельной роте и в отдельной мобильной группе тоже.

– Наши ребята? – усмехнулся Игорь, зная, что такие ножи спецназовцы привезли в большом количестве. – Кто же? Никто вроде бы в Читу не ездил…

– Подписку о неразглашении дал. Молчу. – Быковский тихо рассмеялся и добавил: – Я сам к вам ездил, когда ты в прошлый раз в Чите был. В роту… И в группу заглянул водочки выпить. Держи пока… Только с возвратом.

– А мне не сказали.

– Забыли. Или постеснялись, что начальство подкупают. Подарок другу или подчиненному – это подарок. А подарок начальнику – это взятка.

Быковский опять почти незаметно оглянулся и хитро засмеялся. Так и не забыл про маскировку, или она уже просто у него в крови.

– Ладно, отдыхай. Завтра принесу пистолет. А сейчас пойду навещу Краснова. У него рана никак не хочет заживать. Ты когда у него был?

– Дней десять назад. Я тоже к нему загляну. Я же как раз к нему шел, когда эта машина…

– Не сегодня. Это ж в соседнем корпусе. Сегодня отдыхай, побереги свою голову, она тебе еще, сдается мне, пригодится для умственной деятельности. А отдохнешь, попробуй маленький анализ сделать. День за днем, всю операцию. И что ты не написал. Потому что, если это уже написано, тебя убирать смысла бы не было.

Быковский пожал руку, опять смеясь то ли для посторонних глаз, то ли вообще по причине смешливого нрава, и ушел. Игорь пронес нож под халатом к себе в палату и спрятал под подушку. Оружие иметь в палате, естественно, категорически запрещалось, хотя госпиталь и военное учреждение. Перочинные или кухонные ножи лежали, естественно, у каждого в тумбочке. Но не такие же – боевые, с метательным дополнением.

Согрин никогда не был особенно мнительным, никогда у него не было мании преследования, но сегодняшний факт налицо, он его не выдумал. И он сам пришел к такому же выводу, что и подполковник. Кроме странных событий при последней операции, он не видел никаких причин для покушения на свою в общем-то ординарную офицерскую жизнь. Но и здесь, после этой операции, особых причин для покушения навскидку заметно не было. Те пресловутые полтора миллиона долларов ушли в государственное казначейство. Себе он ничего, естественно, не взял. Он даже к мешку там, в джунглях, не прикасался. Но мысль упорно возвращается к долларам. Это, должно быть, потому, что не привык ум к таким астрономическим для простого офицера суммам. И действует это, как гипнотический кристалл. Но, может быть, надо думать о чем-то другом, вообще не имеющем к деньгам отношения.