Отражение звезды - Марина Преображенская

… Странно писать все это в пустоту, словно камень бросать в пропасть, понимая, что даже эхо не долетит до воспаленного ожиданием слуха.

Все же ты, как и я, обречен на одиночество… Ну почему, почему я так по-идиотски уверена в этом? Может быть, потому, что так безумно тебя люблю?..»

Каратаев листал страницу за страницей, прочитывая Леночкину жизнь и удивляясь своей куриной слепоте. Перед ним возникали разные люди, происходили удивительные вещи. Разговоры с Натальей, страхи, терзания, встречи с Ефимом, Марком, короткие впечатления от мимолетных знакомств и удивительно тонкие характеристики каждого, о ком пишет Леночка.

Улыбка тронула его губы. Он вспомнил Андрея — как-то раз ему довелось увидеть его. Чуть выше среднего роста, стройный, подвижный. Спокойные серые глаза. Безусловно, в нем чувствуется высокий мужской потенциал. Мог ли Каратаев знать, какие муки причиняют Леночке эти глаза с насмешливой искоркой в глубине зрачков?

Эх, ошибся, старый дурак! Каратаев хлопнул себя по лбу. Прожил такую большую жизнь, а ума и прозорливости так и не набрался. Ведь он, по наивности своей, думал, что это Марк не дает девчонке покоя. Думал, что по Марку, эффектному черноглазому итальянцу с походкой гепарда и взглядом орла, сохнет Леночка. Не его ли затея была со спонсорством? Не с его ли подачи Соловьев подкинул Марку мысль увезти Леночку в круиз? А все, оказывается, так просто! Обычный русский парень, отнюдь не с голливудскими параметрами и рокфеллеровскими замашками…

Каратаев еще раз прочитал ту страницу, где речь шла о Зинаиде. Чувствовал он, что тут есть какой-то подвох. Сердцем чувствовал. Невероятно, чтобы Андрей, который долго не мог подступиться к Леночке, не чувствовал, как безумно она влюблена в него. И потому исключено, что за те считанные дни, связанные с похоронами матери его покойного друга, он мог так внезапно сойтись с незнакомой, чужой ему женщиной. Зачем ему это понадобилось?

Ну, понятно, Леночка предполагала, что он женат, а он… По всей вероятности, были какие-то причины, побуждавшие его избегать разговоров о женитьбе…

«… И вдруг все изменилось. Я твержу, как заводная, что не люблю тебя, а сама поступаю самым нелепейшим образом. Все это бред про систему «клин клином». Это бред чистой воды. Я не могу позволить Марку, который так нежно за мной ухаживает, прикоснуться к своему телу. Марк… Чем дальше, тем неприятней становится мне его присутствие и ненавистней мысль о браке. Заявление в загсе. Уже конец мая. Через три дня мы поженимся. Господи, Андрюшенька, как только в моем паспорте появится штамп, я сразу же превращусь в сумасшедшую старуху, жизнь которой окончена.

Снова дождь. Холодный, словно осенний. Словно и не будет в природе весны, а сразу после зимы — осень. И листья из молочно-зеленых в один момент превратятся в ржавые пятна — признаки скоротечного умирания!

Я умру без тебя, милый! Это белое платье… Помнишь, как мы целовались на свадьбе у Севки? Как я мечтала тогда о таком же платье с нижними юбками из белоснежной тафты. Я умру без тебя… Если есть Бог, то он должен позволить мне еще хотя бы раз прикоснуться к твоим волосам. В них так много сединок, и они такие жесткие и так приятно покалывают ладонь, отзываясь в сердце, что только для того, чтобы еще раз ощутить это блаженство, я готова отдать свою жизнь.

Хорошо, что ты никогда не прочтешь моих записей, потому что я никогда тебе их не отправлю.

Господи, дай мне силы совладать со своей тоской! Дай мне силы стать вольной и независимой от него!»

Каратаев прочел последнюю запись и сначала захлопнул тетрадь. Потом, постояв у окна, вернулся к столу, включил ксерокс и, свернув отпечатанный листок, вложил его во внутренний карман. Где-то в одной из записей мелькнул адрес Андрея. Он полистал тетрадку и быстро переписал адрес.

Будь что будет. Тряхнув головой, Каратаев вышел на улицу.

Уже начало светать. В это время светает рано. Давно закончился дождик. Мокрый асфальт маслянистым блеском отражал фонарный свет. Над гнездами громко чирикали воинственные воробьи. Откуда-то сверху гаркнула ворона. Каратаев поднял глаза — на тополях черными блямбами висели огромные гнезда.

Кольнуло сердце. Каратаев потер ладонью левую часть груди. Медленно, чтобы не причинить себе боли, вздохнул и посмотрел на часы. Глаза воспалились от бессонной ночи и напряженного чтения.

Нужно поймать машину. Субботнее утро. Он досадливо поморщился. В такое время нормальные люди еще спят, подумал он. Или гуляют, усмехнувшись, скорректировал он свою мысль, услышав, как из дальнего от него подъезда жилого дома вывалилась многоголосая подвыпившая компания.

«Сначала к Андрею, — преодолевая усталость и желание поскорее добраться домой, решил он, — а потом уж спать. Спать, спать, спать… Стар стал». — Грустная улыбка тенью скользнула по лицу. Снова кольнуло в груди, но, заметив несущуюся по пустой улице машину, Каратаев шагнул к ней и взмахнул рукой.

— Послушайте, кто вас просил? Ну кто вас просил об этом? — Мужчина сделал шаг вперед. Подбородок его напрягся, стал квадратным, а лицо злым. Он занес кулак с сильно сжатыми побелевшими пальцами над мраморной каминной полкой и медленно, как будто преодолевая невидимое сопротивление, опустил его на камень. — Ну кто? — Его серые глаза были непроницаемы, когда он приблизился к девушке и, пригнувшись к ней, уже более мягким голосом продолжил: — Милая, милая, милая девушка. Я не хочу оскорблять вас, хотя бы из уважения к матери моего друга. Я дал вам телеграмму, позволил жить в моем доме, пока в квартире Евгении Алексеевны шел ремонт… Я… я думаю, вам пора съезжать, и вы это понимаете…

— Но я… — губы у нее задрожали. — Мне казалось, что вы…

— Не знаю, что вы себе вообразили?! Какую миссию взвалили на свои плечи? — Он снова поднял голос, и девушка едва не задохнулась от его оскорбительного тона. — Мне больше нечего добавить, но если через два дня вы все еще будете здесь… Надеюсь, ремонт закончен?

Она коротко кивнула, и по щекам ее покатились крупные капли слез.

— Пожалуйста, пожалуйста! — Он посмотрел на нее измученным взглядом и прижал кулаки к груди. Лицо его выражало крайнюю степень бессилия.

— Поверьте, Андрей Евтеевич, я не знаю, как это произошло. Просто она была такая… Такая безразличная и надменная, что у меня сорвалось с языка. Конечно, я напрасно трачу время, объясняя вам это сейчас… Я даже и в мыслях не имела ничего такого, я даже, можно сказать, обрадовалась, когда увидела ее на пороге. Я хотела ей сказать про вас. Про то, как вы… — она потупила взгляд и выдавила из себя сквозь слезы, — про то, как вы ее любите… А потом…

— А потом вы соврали, что беременны? — язвительно закончил он. — Чудесно… Чудесно! Но хотя бы могли сообщить мне о ее приезде! И прежде всего, — процедил он сквозь зубы, — должны были рассказать мне обо всем сами.

— Меня оскорбило, что она спрашивает о вашей семье. Как она смеет? Сама катается по круизам, а потом, для того, чтобы позлорадствовать…