В предчувствии апокалипсиса - Валерий Сдобняков

B. C. Александр Герасимович, все перечисленные авторы-рапповцы, в том числе и вы сами, в 1934 году стали первыми в Нижнем членами Союза писателей СССР. Но вы были ещё и секретарём журнала, единственным штатным его сотрудником. Иначе говоря – редактором, формирующим журнал, привлекающим к сотрудничеству в нём авторов. Что это было за издание? Какова его роль в литературной жизни города тех лет?

А. К. Главной задачей для себя я считал поиск и объединение всего творчески и художественно ценного, что существовало в Нижегородском крае, ознакомление с ним читателей, поддержка интересных молодых авторов, публикация их, пусть ещё не во всём совершенных произведений. Для творческого роста молодым просто необходимо печататься, слышать отзывы о своей работе читателей, критиков, собратьев писателей.

Я уже говорил, что с журналом сотрудничали многие и разные авторы. Литературно-критические статьи печатал Б. Рюриков (потом он уехал из нашего города в Москву, был там главным редактором «Литературной газеты»), по существу созрел как поэт на страницах журнала Михаил Шестериков. Александр Иванович Патреев также начинал публиковаться в «Натиске».

Конечно, мы тогда были категоричными, даже самоуверенными. Смешно сейчас вспоминать, но в те годы ко мне, безусому юнцу, приходили бородатые интеллигенты. Они много произведений опубликовали до революции – писали рассказы, очерки, повести. Мне они приносили рукописи с надеждой, что их произведения будут напечатаны в «Натиске». Но какой быть литературе, кому в ней быть, а кому нет, решали уже мы – молодые писатели нового революционного времени. Тут всё свершалось без всяких компромиссов.

Одними из главных авторов были прозаики Павел Петрович Штатнов и Николай Иванович Кочин, который главы из своего романа «Парни» опубликовал впервые на страницах журнала. Постоянно печатали свои статьи учёные, краеведы, журналисты.

Как-то встретились мы около драматического театра с Валентином Ивановичем Костылёвым (будущий автор широко известных романов «Питирим» и «Иван Грозный» в то время уже жил в Нижнем Новгороде и зарабатывал деньги тем, что сочинял пьесы для домов культуры и рабочих клубов, в общем – «закисал» потихоньку). Я знал, что был он до революции личным секретарём Леонида Андреева, А. П. Чехов правил его первые рассказы; встречался с И. А. Буниным в московском литературном кружке «Среды». Вот и упросил написать воспоминания, которые затем быстро опубликовал. Потом Валентин Иванович написал повесть «Хвойный шторм», которую тоже опубликовал наш журнал. Так в литературном плане человек понемногу ожил, и я думаю, что наша литература от этого немало приобрела.

B. C. Вы дружили с Костылёвым?

А. К. Нет, мы были, если это так можно назвать, хорошими знакомыми. Я бывал у него дома, был знаком с его супругой – женщиной властной, даже злой. Сейчас мне вспомнился один сметной случай. Зашёл я как-то по делам журнала к Валентину Ивановичу, а жил он у драматического театра в квартире образцового дома нового коммунистического быта – комплекс этих домов и сейчас стоит в центре города. Тогда подразумевалось, что не должно быть в квартирах кухонь (для этого была общая на весь дом столовая), дети должны воспитываться все вместе в специальном детском саде при этом доме, а не с бабушками. В конце 20-х и в начале 30-х послереволюционных годов преобладала такая социальная теория, что человек должен быть существом общественным, потому квартиры внутри имели стенные перегородки, но они не доходили до потолка. Считалось, что люди не могут изолироваться друг от друга в отдельных комнатах, чего-то скрывать. Вот для преодоления всяких мелкобуржуазных привычек стены и не доходили до потолка, между ними оставался довольно большой зазор. Так что кто бы и где бы чего не говорил – всё равно создавалось впечатление, что разговор ведут у тебя за спиной. На это и пожаловался мне тогда Валентин Иванович. Супруга же в соседней комнате всё это услышала и как швырнёт в прогал между стеной и потолком в кабинет писателя свой башмак. Тот попал на стол, прямо в чернильницу. Рукописи, да и нас самих – всё чернилами забрызгало… Вот в каких условиях люди работали, романы здоровенные писали. А прогалы эти со временем заделали. Глупость, конечно, была, чего там…

B. C. В «Натиске» печатались Н. Кочин, А. Патреев, Б. Рюриков, В. Костылёв, другие писатели-нижегородцы, впоследствии завоевавшие всесоюзную известность. Можно ли сказать, что в их литературном становлении и развитии немалую роль сыграл журнал?

А. К. Думаю, об этом стоит говорить без какой-то ложной скромности. Здесь заслуги журнала неоспоримы. Ведь я мог бы перечислить ещё многих и многих авторов, участвующих в его издании. Например, поэтов Константина Поздняева, Фёдора Поломина, Ивана Рогова. Известно, что наше поколение вступало в литературу 20-25-летними. Желания работать было много, энергии хоть отбавляй, а опыта, мастерства не хватало. Где ж его было приобрести, как не на страницах «Натиска». Правда, в те годы, не в пример нынешним, в Нижнем Новгороде выходило ещё четыре или пять журналов, но они в основном печатали статьи по краеведению, очерки. Прозы и поэзии почти не давали.

Кстати, сегодняшние беды молодой литературной смены от того, что начинающим негде печататься. Есть интересные, одарённые и многообещающие авторы, я с ними постоянно поддерживаю связь, пытаюсь приободрить, но они не могут вынести свой труд на суд читателей. Это очень большая, серьёзная проблема, и её в Горьком необходимо решать как можно быстрее. Думаю, и наш местный Союз писателей недостаточно уделяет внимания организационной работе с талантливой молодёжью. Вообще вопросов много. Тогда же, в начале тридцатых годов, их в значительной степени решал наш журнал. И это было его большой заслугой.

Я уже говорил, что в 1934-м году основные авторы журнала составили ядро Нижегородской писательской организации. Они же, после страшных лет репрессий и войны, оказались главным творческим потенциалом писательской организации пятидесятых и шестидесятых годов. Приобретённый на страницах «Натиска» опыт не пропал, сослужил добрую службу в возрождении писательской организации.

B. C. При просмотре нижегородских изданий предвоенных, военных и послевоенных лет бросается в глаза, что многие уже привычные имена исчезли с их страниц. С чем это связано? Репрессии? Война?

А. К. И то, и другое. Николай Иванович Кочин провёл в сталинских лагерях десять лет. Были репрессированы Патреев, Штатнов, другие писатели. Не все они остались в живых. Погиб Павел Петрович Штатнов. Пять лет в лагере и восемь лет в ссылке пришлось провести мне. И хотя затем все мы были реабилитированы, понемногу вновь начинали печататься в выходивших в пятидесятые годы в нашем городе альманахах «Волжские огни» и «Волжский альманах», практически вновь становясь на ноги, но с кляпом во рту. Были напуганы, больше писали на потребу фальшиво понимаемой идеи партийности литературы. В издательствах и редакциях прямо предупреждали – чтоб никакой критики. Только положительные герои. Дело доходило до того, что за рассказик про пьяницу или что-нибудь в этом роде Главлит пускал под нож уже отпечатанный номер альманаха, и его приходилось составлять и печатать заново.