Метрополис. Город как величайшее достижение цивилизации - Бен Уилсон

Пресыщенность и сдержанность городского существования, напряжение между близостью и отдаленностью нигде не выражены так хорошо, как в лице и позе таинственной verseuse из «Фоли-Бержер». Ее «отвали»-лицо – внешний защитный механизм горожанина, принужденного беспрерывно взаимодействовать с анонимными чужаками, с людьми, которых вы не можете знать и которым не доверяете.

Verseus Мане также является фигурой, которая выражает глубокое беспокойство по поводу положения женщины в городе. Одета она в соответствии с модой, как буржуазная дама, но, работая в баре, она не может быть буржуа. В том, что она наблюдает за отраженной в зеркале сценой дистанцированно, она подобна фланеру. Мужчина-фланер, пытающийся заговорить с ней, отодвинут в сторону, у него нет превосходства[336]. Но вездесущее присутствие фланеров-мужчин в Париже XIX века ставит вопрос – а где же фланеры-женщины? Мужчины имели привилегию смешиваться с толпой и свободно перемещаться по городу. Женщины на публике – особенно одинокие – всегда вызывали подозрения в сексуальной доступности. На другой картине Мане, «Сливовица» (1878), девушка из рабочего класса находится одна в кафе. Перед ней стоит рюмка сливовой настойки, но девушка скучает, держа в пальцах сигарету. Ей не хватает как ложки, чтобы вытащить сливу из настойки, так и спички, чтобы зажечь сигарету, и это подчеркивает, как ей неловко в обозначенном общественном пространстве. На полотне «Пьющие пиво» (1878–1879) девушка с зажженной сигаретой и бокалом сидит в задумчивости. Рядом с ней хорошо одетый мужчина. И если девушка снова кажется неуверенной, то мужчина излучает довольство жизнью и уверенность в себе. Девушки на этих двух картинах одиноки, они явно не в своей тарелке. Разве что курение символизирует освобождение от общественных ограничений. Мане не дает никаких намеков, торгуют ли они своим телом. Но, находясь на публике, наслаждаясь удовольствиями Парижа, одинокие женщины всегда вызывали подозрение в том, что занимаются проституцией. Отсюда и столь очевидная нервозность. Если кто и имел право чувствовать свою отчужденность, ощущать себя в ловушке между «близостью и удаленностью», то именно женщины, пытающиеся отвоевать себе место в городе. У мужчин подобных социальных тревог не было[337].

Verseuse Мане ничем не намекает на то, что она продает себя. Защищенная позой и стойкой бара, работая в «Фоли-Бержер», она имела доступ к публичной жизни и отличный пункт для наблюдений. Схожим образом в реалистическом романе Золя «Дамское счастье», опубликованном через год после появления знаменитого полотна Мане, главной героиней является женщина, а действие разворачивается в 1860-х, в одном из новых парижских универсальных магазинов. Как и verseuse, Дениза Бодю наблюдает за жизнью из-за стойки. По сути, они обе работают продавщицами, одна в баре, другая в магазине, и обе – часть нового опьяняющего мира продажного досуга. Девушки и женщины рабочего класса всегда имели доступ к городу, особенно в области розничной торговли и развлечений, даже если это и делало их жертвами постоянного мужского внимания. Коммерциализованный досуг позволил уже «уважаемым» дамам из буржуазии вернуться в городскую жизнь на собственных условиях[338].

Жорж Санд говорила, что она наслаждалась бульварами, поскольку могла ходить «руки в карманы, не теряясь, не имея необходимости постоянно спрашивать дорогу… это благословение – следовать широкому тротуару». Изумленный мужчина, посетивший «Фоли-Бержер», писал: «Первый раз я видел женщин в кафе, где было разрешено курить. И всюду вокруг нас были не просто женщины, но дамы… дамы, что сами по себе казались едва ли не в своей стихии». Управляющие «Фоли-Бержер», со своей стороны, были счастливы привлечь женскую аудиторию, поэтому они давали рекламу в феминистской газете La Gazette des Femmes в 1882 году[339].

Большой магазин становился точкой назначения путешествия длиной в целый день, микрокосмом города, по меньшей мере идеализированного. Давая возможность съесть ланч или пирожное, выпить чая или кофе, почитать в специальной комнате и посетить туалет (а женских туалетов в городе не хватало), магазин позиционировал себя как место общественного досуга, а шопинг был одним из видов публичной активности. В Лондоне женщины без сопровождающих могли встречаться в Lyons’ Corner Houses[340] и чайных АВС. К 1909-му система «Лайонз» обслуживала более трехсот тысяч посетителей в день; многих – из числа занимающихся шопингом, но также все больше женщин – конторских служащих. Подобно универсальным магазинам, рестораны «Лайонз» предлагали решение банальной, но очень серьезной проблемы, стоявшей на пути городской мобильности женщин, – внутри имелись современные туалеты[341].

Шопинг на протяжении истории сталкивал людей, вовлекал их в динамическое взаимодействие с городом. Он находился в самом сердце городской жизни со времен Урука, хотя формы его менялись. В США конца ХХ века – как и в отдельных частях Среднего Востока, Европы и Азии – моллы предоставляли возможность для наблюдения за людьми и общения тем, кто, подобно женщинам из века девятнадцатого, не имел доступа к центру своего города из-за преступности, неудачного планирования или проблем с трафиком (в первую очередь для тинейджеров). Язык и цели фланерства до сих пор дают информацию о том, как мы постигаем городской опыт, даже если антураж города кардинально отличается от парижского. Согласно архитектору Джону Джерде, который участвовал в создании новой концепции моллов в 1980-х, «американцы из городов и пригородов редко бродят бесцельно, как европейцы, чтобы покрасоваться и потолкаться плечами. Нам требуется точка назначения, чувство, что мы движемся куда-то. При работе над такими объектами, как Хортон-Плаза (Сан-Диего) и Вестсайд-Павильон (Лос-Анджелес), я ставил цель создать точку назначения, которая одновременно была бы местом для променада и общественным центром». Моллы стали фокальными точками в пустоте городских центров Америки: с их магазинами, выставками, фонтанами, скамьями, площадями, зелеными насаждениями, кафе, фуд-кортами, кинозалами и толпами; экзотическими островами в океане базирующихся на автомобиле пригородов, где фланерство практически преступление[342].