Механизм жизни - Андрей Валентинов

Сам профессор избрал резиденцией Тамбов, где обустраивал штаб экспедиции Академии наук.

Некоторое время Эрстед не мог решить, как ко всему этому относиться. В существование загадочной «монстры» верилось не слишком. В просвещенном XIX веке зоологические открытия если и возможны, то отнюдь не в европейской части России. Центральная Африка, джунгли Амазонии; в крайнем случае Тибет или Камчатка.

Но, извините, Тамбов?!

В уютной обжитой Европе «монстры» тоже попадались – на страницах газет, особенно тех, где имелись проблемы с тиражами. Среди зоологов существовал негласный уговор: на подобные глупости времени не тратить. Зачем отбивать хлеб у бульварных писак? Однако в Тамбове каша заваривалась серьезная. Городничий едва успевал наводить порядок – от желающих выступить не было отбоя. Видели! Видели ее, монстру, лично проклятую наблюдали, слышали-с!

Своими глазами, своими ушами!

– Er selbst hatte kaum den escaped von Monste-е-еrn. Was für ein Alptrau-u-um![75]

Спасский уезд, Лебедянский, Елатомский, Шацкий, снова Лебедянский. А в Моршанском-то, в Моршанском – хоть в лес не ходи! Всех жрет, прямо-таки с костями глотает.

Эрстед не знал, что и думать. Еще в Ключах он предположил, что речь идет о необычной миграции волков – явлении не частом, но вполне объяснимом. Серые гости, переселяясь, поста не держат, отсюда и редкая для осеннего времени агрессия. А у страха глаза велики – и уши на затылке.

Волнуясь грудью, дышала Амалия фон Клюгенау. Ораторы воздевали кулаки к давно не беленному потолку. Хмурил густые брови толстяк-городничий. Доколе? Доколе, монстра, ты будешь испытывать наше терпение?!

Но вот слово взяла Наука. Господин ассистент, фамилию которого фрау Амалия ненавязчиво опустила при переводе, успокоил собрание. Паниковать нет оснований. Наука и ея верный форпост – Императорская Академия – бдят. Чудище разъяснено, зафиксировано и описано. Осталось одно: изловить и отправить в Кунсткамеру. Пленить in situ;[76]если же не выйдет – истребить и оформить чучелом.

Решительность ассистента пришлась по душе всем собравшимся, включая Эрстеда. Его лишь удивил бурный оптимизм. Вести приходят со всей губернии, значит, «монстра» не одна. Ловить – не переловить! Словно угадав его сомнения, ассистент поспешил объясниться. Большинство сообщений, в том числе из многострадального Моршанска, он отнес к встречам с обычными волками, опасными по случаю массовой миграции. Отсюда – слухи и неизбежная паника.

«Ага!» – возгордился Эрстед.

– Но! – ассистент воздел палец вверх.

– A-a-aber! – жарко дохнула фрау Амалия.

Но именно в Елатомском уезде слухи нашли подтверждение – полное и несомненное. Более того, стая неведомых науке существ выслежена и обложена в лесу неподалеку от имения генерала Хворостова.

Извольте видеть!

Двое мрачных и сосредоточенных лакеев развернули холст. На нем смелыми мазками, в две краски – черную и оранжевую – был изображен тамбовский волк. Эрстед невольно вздрогнул. Виной тому был не талант рисовальщика и не «O-оh, ich habe A-а-а-а-ngst!»[77]переводчицы, чуть не упавшей в обморок. Если до этой минуты происходящее казалось ему розыгрышем, грандиозным недоразумением…

Первый же взгляд на холст обжег память хлыстом.

Эльсинор!

…Тень обрела фактуру. Морда узкая, уши острые, как у эльфа. Гребень вдоль спины, широченная грудь, хвост-веревка с львиной кисточкой. По бокам – темные пятна; по хребту – черная полоса…

Рисовальщик был точен – и пятна на месте, и черная полоса. И уши похожи, разве что чуток пошире. Монстра чертовски напоминала Жеводанского Зверя, каким его изображали со слов очевидцев. Внезапно Эрстед сообразил, что шум в зале стих и он уже не сидит, а стоит с поднятой, как у школьника, рукой. Десятки глаз выжидательно смотрят, и отступать поздно.

– Meine Herren! – решительно начал он. – Господа!..

Ехать на облаву решили немедленно, все вместе, включая фрау Амалию. Как объяснил городничий, у генерала Хворостова дело на мази. Егеря взяли след, оружия же в имении хватит каждому: старик славился охотничьим арсеналом. Следовало спешить – хитрая монстра ждать не станет.

Кто-то уже командовал подать коляски к крыльцу. Охотники весело переговаривались, с завистью поглядывая на датского полковника, с «монстрой» уже сражавшегося и оную победившего. Эрстед улыбался, едва успевал отвечать на поклоны…

…что-то было не так.

Уже в коляске, под «Н-но, мертвые-е-е!», он наконец понял – что именно. С ассистентом профессора Оссолинского удалось познакомиться лично и даже кратко переговорить. Тот представился фон Ранцевым, уроженцем Вюртемберга. По его словам, он в начале 20-х годов был приглашен в Петербург на штатную должность при Кунсткамере, принял российское подданство и начал всерьез задумываться о переходе в православие.

В теологических вопросах Эрстед был не силен, но Германию объездил вдоль и поперек. Швабский диалект, на котором говорят в Вюртемберге, ни с чем не спутаешь. А фон Ранцев произносил немецкие слова иначе, на смеси Lausitzer и берлинского. Полковник был готов поручиться, что для герра ассистента язык великого Гёте – не родной. Lausitzer – средненемецкий диалект. На нем говорят в Позене, бывшей польской Познани…

Познань? Так он же поляк!

– Значит, договорились, фрекен. Я зайду на почту, а вы погуляете по улице. В переулки не сворачивайте, с прохожими не загова… В смысле, не общайтесь. Я быстро!

Наставление звучало в меру сурово. Мужчина несет ответственность, таков его долг. Оставалось одно – поклониться в ответ, пряча улыбку в уголках рта. И только когда Торбен Йене Торвен, кивнув, отвернулся и шагнул на крыльцо почтамта, Пин-эр позволила себе выпустить улыбку на волю. Все в порядке, мой яшмовый супруг. Не волнуйся.

Злая Верная Собака стережет твою спину!

Разницу между «фрекен» и «фру» она уловила сразу – и теперь не без удовольствия отмечала их чередование в мудрых супружних устах. С утра – дважды подряд «фру». Потом «фрекен» – когда садились в коляску. Как подъехали к городу – снова «фру». Сейчас – «фрекен».

Яшмовый супруг, можно считать, на службе.

Девушка подождала, пока за Торвеном закроется дверь, и осмотрелась. Вспомнилась притча, рассказанная дядюшкой Хо, – про черепаху, никогда не видевшую водяного дракона. Встретясь с ним нечаянно, она так испугалась, что еле осталась жива. Встретясь во второй раз, черепаха опять испугалась, но уже не так сильно. А в третий раз черепаха расхрабрилась, подплыла к дракону и заговорила. Даже к самому страшному страху привыкаешь, смеялся дядюшка Хо. Время – оружие мудрецов!