Повести л-ских писателей - Константин Рудольфович Зарубин

никак было не заставить себя найти в Хельсинки или где бы то ни было магнитофон и кассеты. Мы с Дашей всё раздобыли за два часа.)

7 августа Яновская купила по объявлению магнитофон «Соната 216» со встроенным микрофоном и три нераспечатанные кассеты BASF. Вечером того же дня, а также 8 августа, она записала на две кассеты в общей сложности около ста пятнадцати минут воспоминаний о событиях, связанных с ПЛП. Двое суток спустя, когда стало ясно, что запись держится, Яновская отослала обе кассеты из Риги в Хельсинки.

Расшифровку, отбор фрагментов, редактуру и постраничный набор выполнили Алина Закирова и Дарья Кожемякина. Порядок фрагментов не всегда совпадает с хронологией аудиозаписи.

Примечания Алины Закировой и Дарьи Кожемякиной.

Приобретение и утрата ПЛП

Меня в этот фантастический дурдом затянуло в 2014-м, когда [ЗГНТМИ] напал на Украину и восемьдесят с чем-то процентов его горячо поддержали XXXXX. Вот тут я сказала: «Всё, едем в Латвию». Я латышка наполовину, папа отсюда и вся папина родня. Муж говорит: «А давно пора». Сын не хотел ехать, ему было двенадцать, он в одночасье фактически потерял всех московских друзей. Но ничего, справился, к счастью. Завёл новых приятелей на почве своих нишевых увлечений. Язык выучил как-то даже слишком быстро. Девушка у него латышка, второй год встречаются. Ну, Алина знает, как у нас дела в этом смысле.

Я приехала раньше мужа с сыном. Месяца полтора жила в Риге одна, как рыба на берегу, вся постоянно на нервах. В один прекрасный день забрела в старую книгу на Лачплеша. «Дайте мне, – говорю, – что нибудь для души, успокоиться». Продавщица нанесла кучу книг. В куче той был наш Неуловимый Джо – наш чудо-сборник, по которому все сходят с ума. Совершенно непреднамеренно это случилось.

Я бегала потом к продавщице: «Где вы взяли “Фантастику латышских писателей?” Почему вы её посоветовали?» Она мне: «Вы же сами просили фантастику. Я вам и дала, где обложка покрасивей. Что там за писатели – я не знаю. Я детскую литературу не читаю». Кто принёс [ПЛП в магазин], она тоже не смогла сказать. «Ну, кто-то принёс. У нас поглядите сколько книг. Мы не ведём учёт, кто что принёс».

Версия, которая мне попалась, была на латышском. Соответственно, называлась она Latviešu autoru zinātniskāā fantastika. Но по содержанию это была не та латышская версия, что у Лены [Негиной] из Калининграда. Мне Андрюша [Закиров] показывал конспекты [Негиной]. Да я и сама обсуждала [ПЛП] с Леной. Она приезжала сюда в прошлом году специально из-за своих «Повестей». Встречалась с Андрюшей. К нам заходила на чай.

Мой сборник начинался с Чернобыля – это фирменная повесть, её все помнят. Разумных енотов у меня не было. Если и были, то где-то совсем во второй половине, которую я не успела прочесть. Но я всё-таки думаю, енотов не было. Совсем. Мне кажется, в моём сборнике повестью про енотов служила повесть об армянской конференции (см. ниже). [Эти повести] друг другу функционально эквивалентны. Главная мысль одна.

Как полагается у нас в кружке книголюбов, я недолго пробыла счастливой обладательницей чудо-сборника. Меньше двух суток. На вторые сутки вселенная забрала его у меня. Совершенно банальным образом это произошло.

Я по утрам тогда не работала, когда получалось [не работать]. По утрам занималась латышским. И пошла под это дело с элскими писателями завтракать в кафе, потому что начинала сатанеть уже от сидения в одно лицо в пустой квартире. [В кафе] позавтракала, сижу, читаю. Захотела в туалет. Сумку взяла с собой на всякий случай, книгу оставила на столике, чтобы посуду не убирали.

В туалете только уселась поудобней – звонит московский заказчик. «Мать-перемать, дорогая Вита. Мы вашему дезигнеру в техзадании одно, а ваш дезигнер в своём дезигне опять хер знает что нахерачил». А [мой] рабочий компьютер [был] дома. И я прямиком из туалета домой. Вспомнила про книгу, когда поднималась по лестнице. «Ничего, – думаю. – Никуда она не денется. Персонал прибережёт».

Залила возгорание [на работе], разобралась со всеми. Возвращаюсь в кафе часа, наверное, через три. «Я у вас книжку забыла. Вы не видели?» Они разводят руками: «Неее, ничё не знаем. Не видели никаких книжек».

Впечатление от ПЛП

Не могу сказать, что пропажа сборника для меня стала трагедией. Видимо, [в отличие от других свидетелей] я была не в том времени. У меня был не тот жизненный опыт. Дело ведь не просто в возрасте, [потому что] Лара Михайловна [Карминова] читала элских писателей, когда ей было под пятьдесят, но её потрясло не меньше, чем… Хотя как я его мерила, это потрясение? С чего вообще я взяла, что [Карминову] потрясло сильней меня? Жизнь её не встала с ног на голову после ночёвки у библиотекарши. Стихи она писать не бросила. С мужем не развелась. В Литву она переехала уже в нулевые, после его смерти…

Алина, а я тебе говорила, что [Карминова] была чуть ли не самой любимой поэтессой мамы моей? В восьмидесятые как раз. Все её книжечки стояли у мамы в секретере на видном месте. «Дом без хозяйки». «Между здравствуй и прощай». «На берегу весеннего дождя». Ещё две или три забыла как назывались. Когда Андрюша [Закиров] нас познакомил после наводки, у меня мелькала даже шальная мысль: может, хотя бы Лара Михайловна как-то сумеет маме объяснить? Что фашизм не в Украине, а наоборот. Может, любимой поэтессе мама поверит? Наивняк, наверное, полный с моей стороны. Теперь уже никогда не узнаю…

Ладно, сейчас не об этом. Вернёмся в Хогвартс. [Я хотела объяснить,] почему, на мой взгляд, элские писатели мне не вынесли мозг, а другим вынесли. Может, это никак не связано с воспоминаниями [других свидетелей], с дальнейшим течением их жизни. Может, это моя изначальная установка: что сейчас, в двадцать первом веке, в эпоху интернета и прочего, никакая книга на свете не способна потрясти, как в восьмидесятые в Советском Союзе.

Книги же до перестройки были как… А кстати, знаю, с чем сравнить. Я смотрела однажды документалку про Новую Гвинею. Там в горах до [тысяча девятьсот] тридцатых годов люди жили без всякого контакта с европейцами. Выращивали какие-то гвинейские корнеплоды, разводили свиней. Лишних предметов «просто для красоты» у них почти не было. Но то немногое, что было, ценилось высоко. Больше всего, больше всех свиней и корнеплодов, ценились огромные белые раковины. Они хитрыми путями, медленно, через десятки рук, попадали в горы с побережья (про которое никто и не знал даже, что оно существует). Если