Требуются доказательства. Бренна земная плоть - Николас Блейк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кто еще? Филипп и Джорджия. Первый отпадает, ибо он просто не мог напасть на Беллами. А у Джорджии нет хоть сколько-нибудь правдоподобного мотива. Она любила О’Брайана. Но стоп! Ведь и брату она тоже предана всей душой! Можно ли вообразить себе ситуацию, при которой она убивает одного любимого мужчину из любви к другому? Да, если бы ей было известно, что либо она сама, либо Эдвард наследуют по завещанию некую сумму, она в принципе могла убить О’Брайана, чтобы спасти брата от падения в финансовую пропасть. Правда, попахивает дурной мелодрамой. Разве ж О’Брайан, попроси она его об этом, и так не дал бы ей денег? И в любом случае при таком раскладе получается, что убийство было предумышленным, а оно таковым явно не было. Или это все же не так? Что, собственно, свидетельствует в пользу непредумышленного убийства? Разбросанные на столе О’Брайана бумаги, сломанные запонки да шрамы на руке. Это единственное, что указывает на возможную схватку. И еще надо учитывать то, что стреляли из оружия О’Брайана. А что, если посмотреть на эти факты под другим углом зрения? Бумаги мог переворошить Нотт-Сломан еще до того, как О’Брайан пришел в домик, или убийца, который, сделав свое дело, стремился замести следы. Запонки все же могли вылететь из манжет при падении тела на пол либо сломаться каким-то иным, совершенно не имеющим отношения к делу образом. Шрамы, царапины? Да, на них-то уж глаза не закроешь. На протяжении всего дня О’Брайан ни с кем не сталкивался. О господи, а ведь это же не так! После ужина все валяли дурака и всячески задирали один другого. Например, хозяин и Нотт-Сломан взялись помериться силой, пытаясь отнять друг у друга нож. Нотт-Сломан тогда крепко стиснул его запястье. И как это я мог забыть? Но есть еще пистолет, как с ним быть? Кто бы ни вознамерился убить O’Брайана, не мог заранее решить стрелять из его собственного оружия, это как дважды два. Хотя… Если Икс задумал убийство, он вполне мог приготовиться к тому, чтобы создать видимость самоубийства. Ergo, он должен был найти способ завладеть пистолетом O’Брайана. А как это сделать, когда тот все время настороже? Выходит, это мог сделать лишь человек, которому O’Брайан внутренне доверял и который уж точно был вне любых подозрений… Иными словами…
Такой ход рассуждений заставил Найджела содрогнуться. Икс – это Джорджия Кавендиш. Видит бог, он не хотел мириться с таким выводом. Правда, есть анонимные письма. Было бы слишком большим совпадением, если Икс угрожает убить О’Брайана в День святого Стефана, и его действительно убивают в тот день, но убивают случайно, и стреляет некий гипотетический Игрек. Да, теоретически такое возможно. Игрек мог сделать за Икс его работу. И все же это крайне маловероятно. Предположим, убийство было задумано заранее и совершено автором анонимных писем. Кто в перечне подозреваемых претендует на первенство? Кавендиш. У него хватит мозгов, чтобы спланировать убийство, но не хватит хладнокровия осуществить его. Более того, есть в этих письмах нечто безрассудное и ребяческое, а это просто не вяжется с личностью степенного, внешне респектабельного – пусть, по существу, весьма непочтенного – городского жителя. У Нотт-Сломана такого хладнокровия достанет – он человек более твердого замеса. С другой стороны, сомнительно, чтобы у него хватило ума все рассчитать, а плюс к тому черный юмор писем весьма отличается от его сальных шуточек. Да и зачем ему мертвый О’Брайан – скорее наоборот, живой нужен, если он собрался его шантажировать. Мелодраматический оттенок писем вполне соответствует стилю Лючии; она вполне способна на crime passionel[45], но у нее не хватило бы ни ума, ни выдержки, чтобы задумать и совершить такое убийство. Джорджия? Мозги при ней, мыслить она умеет, и, что не менее важно, красочный и вместе с тем ледяной юмор все тех же писем совершенно не противоречит ее характеру. Словом, с какой стороны ни посмотри, она вполне могла совершить это преступление. Не хватает только одного – мотива. И тут Найджел похолодел. А что, если Джорджия ненавидела О’Брайана, что, если она, подобно Клитемнестре, сблизилась с ним затем лишь, чтобы ослабить его – и всех остальных – бдительность? Мелодраматично? Да. Но О’Брайан всегда жил в мире мелодрамы. Приходится признать, что и в этом отношении Джорджия остается наиболее вероятным подозреваемым.
И все же ему удалось проредить джунгли. Подобно зверю, что кружит и кружит в высокой траве, чтобы найти место для лежбища, Найджел свернулся клубком и заснул на делянке, которую сам и возделал. Проснулся он поздно, часы на стене показывали половину двенадцатого. Найджел накинул халат, спустился вниз и проглотил пару холодных сосисок. На место Артура Беллами леди Марлинуорт прислала одну из своих служанок, так что хозяйство вновь содержалось в относительном порядке. В какой-то момент в столовую заглянул Бликли, чтобы сказать, что Артур по-прежнему не пришел в сознание, но за жизнь цепляется, а Альберт Бленкинсоп клянется, что первый из двух мужчин, которых он видел входящими в садовый домик, это Нотт-Сломан. Бликли предложил не предпринимать никаких дальнейших шагов до прибытия детектива-инспектора Блаунта из Скотленд-Ярда, которого ожидают в течение ближайшего часа. Найджел поднялся к себе и записал все те соображения, что пришли ему на ум вчера перед сном. Звучали они по-прежнему с удручающей убедительностью. Ему было не по себе. Джорджия. Ее прекрасная осанка и по-обезьяньи хитрая улыбка; ее попугай и ее ищейка; ее эксцентрические манеры, которые выглядят так же естественно, как котелок на голове и свернутая газета в кармане пиджака бизнесмена. Как это Филипп сказал о ней? – «призрак обезьянки шарманщика». Невозможно поверить, будто убийца мог сыграть этакую потерянность, этакое страдание. Но могла бы Джорджия так себя повести, коли действительно ненавидела бы О’Брайана? «Что ж, пусть, – зазвучал безжалостный внутренний голос, – пусть она любила его: допустим, она стала перед выбором: его жизнь – жизнь умирающего – или падение брата? Что тогда – способна она на такой поступок? И не тем ли объясняется этот мертвенный взгляд – взгляд человека, протягивающего руки к противоположному берегу, но так и не могущего переплыть Лету?»
Найджел нетерпеливо встряхнулся. Что-то заносит его. Явно не хватает компании. Гостей дома он застал собравшимися в угрюмом молчании в холле. При появлении Найджела все повернулись в его сторону с выражением надежды – вопреки безнадежности – в глазах. Они походили сейчас на людей, выкинутых кораблекрушением на остров, затерянный в стороне от торговых маршрутов, а он – на посланца, вернувшегося с наблюдательного пункта на вершине горы.
Напряженное молчание нарушил Кавендиш:
– Ну что, есть какие-нибудь новости?
Найджел покачал головой. Выглядел Кавендиш неважно: темные круги под глазами, в глазах – выражение тяжелой растерянности, лишь усилившейся со вчерашнего дня: школьник, потерявший учебники, не сделавший домашнего задания и вызванный перед обедом к директору…
– Приходится из газет новости узнавать, – пробурчал Нотт-Сломан. Он сидел подле камина и громко щелкал орехи. – Полиции известно не больше, чем вам или мне.
– Бред какой-то, – пожаловался Кавендиш. – Завтра мне надо быть в городе, но ведь нам велели оставаться здесь до конца дознания, и одному богу известно, сколько еще нас здесь продержат.