Троянский конь - Стэл Павлоу

Я с трудом поднялся на ноги. Быки бдительно следили за каждым моим движением.

– Но теперь все не так, как было! – заявил я.– Города изменились, здания исчезли, даже реки текут по другим руслам. Я умер. Я уже должен был попасть в поля Элизия, но я не попал туда. Я попал сюда.– Я содрогнулся, страшась собственных воспоминаний, не вполне понимая свои ощущения. Есть ли сейчас земля под моими дрожащими ногами? – Я помню, как мое тело притащили сюда из горящей Трои, которая теперь лежит в руинах у подножия вот этой самой горы. Вы обрекли меня на такую судьбу здесь, в Иде.

Жрицы Оракула остались непреклонными.

– Не мы обрекли тебя на такую судьбу. Это не в наших силах. Может быть, мы нянчили тебя, но ты – дитя Кибелы. Если Великая Матерь, дарительница жизни, пожелала возродить тебя из праха, как Аттиса, то кто ты такой, чтобы вопрошать ее?

Аттис, сын и возлюбленный Кибелы, сошел с ума от материнской похоти, оскопил себя и умер, но всемогущая мать возродила его, и теперь он взирал на колонны величественного храма, где мы сейчас стояли.

– Мне нужно узнать, кто я такой,– взмолился я.– Я должен знать, какая судьба меня ждет.

– Великая Матерь – сама жизнь, и ее тайны суть тайны жизни. Мужчинам не дано их познать, они открыты только женщинам.

– Атанатос знал это и жаждал этих тайн, когда явился сюда из Вавилона семь сотен лет назад.

Одно упоминание его имени привело их в замешательство. Никогда прежде я не видел и тени нерешительности или сомнения в глазах жриц.

Я продолжал говорить дальше – они оторопели и не останавливали меня.

– Когда Зевс по просьбе своей возлюбленной Эос сделал бессмертным троянского царевича Тифона, брата царя Приама,– разве это случилось не здесь, на горе Иде?

Они промолчали. Вокруг нас бушевал грохот барабанов, крики и вопли людей, но я продолжал говорить.

– Не на той Иде, что у меня на родине,– сказал я.– Не на критской Иде, где родился отец-Зевс, а здесь, у Матери Кибелы. Вы думаете, что другие не придут сюда искать бессмертия, если станет известно, что его можно найти на развалинах Трои?

Жрицы Оракула сгрудились вокруг алтаря.

– Назови свое имя.

Моя грудь тяжело вздымалась от усталости после всего, что произошло.

– Когда-то меня звали Киклад.

И снова по бесстрастным лицам жриц пробежала тень чувства – на этот раз тень узнавания.

– Мы знаем о тебе, Киклад.

– Тогда вы знаете, что меня ждет и как я смогу это закончить.

Жрицы не ответили. Они омыли руки и взяли ячмень, и та жрица, что стояла посредине – юная, златовласая, в белых одеждах,– вышла вперед и воздела невинные руки к небесам.

– Услышь меня, о великий Гадес! О Владыка теней! Великие парки, прядущие судьбы, услышьте его! Позвольте этому человеку узнать нить его судьбы!

Когда она умолкла, остальные жрицы подбросили в воздух зерна ячменя, а юная жрица тем временем взяла железный нож, подняла хвост ближайшего быка и одним быстрым движением отрезала у него болтающийся черный мешок и тяжелое мужское достоинство.

Бык взревел от боли, когда черная струя его жизни хлынула на алтарь. Он ревел и брыкался, но веревки держали крепко. Горячая черная кровь пролилась на руки главной прорицательнице, когда она вырезала внутренности разъяренного быка и разложила их в поисках благоприятных знамений для моей судьбы.

На лице жрицы играл свет факелов. Другие жрицы тоже взялись за ножи и перерезали быку шейные жилы, разом лишив животное его силы. Горячая кровь лилась рекой. Жрицы содрали с быка шкуру и срезали мясо с костей. Потом они обернули бедренные кости двойным слоем жирного сала, покрыли их полосками мяса и подожгли от жарких углей костра. А остальную тушу жрицы зажарили, поливая вином, чтобы образовалась хрустящая корочка.

Терзаемый голодом, я покачивался на пятках и смотрел, как жарится мясо, как тает и стекает на угли жир. Принесли амфору прекрасного оливкового масла и полили им шипящее на огне жаркое.

Пританцовывая под грохот барабанов, жрицы сожгли бычьи кости, опробовали внутренние органы и порезали жареное мясо на куски. Те куски, что еще не были готовы, они пронзили вертелами, прожарили и вынули из огня. Они наполнили чаши вином в честь богов, в чье царство я готовился войти, – богов, которые должны были определить мою судьбу.

Покончив с жертвенным пиром, жрицы разом встали и осветили мерцающими факелами путь ко входу в храм. С довольными улыбками на сытых лицах они заставили меня встать и следовать за ними. Мы прошли через преддверие храма, где я провел дни очищения, к темному сырому провалу, который вел в глубину фригийской Иды. Этот провал в земле был Вратами в Гадес, к богиням судьбы и ужасающим кошмарам, которые ожидали меня там, внизу. Я уже слышал странные звуки, доносившиеся откуда-то из глубины пещеры.

– Время пришло, – в один голос сказали жрицы. – Пришло время Кикладу отправиться в подземный мир.

Черное чрево Иды приняло меня в свои влажные объятия и повлекло по своим скользким поворотам и невообразимым изгибам хтонических фантазий – вниз, вниз, в глубины земли, ниже червей и корней деревьев, ниже камней и потоков, не знающих света, в место полной темноты, которая сама по себе могла ввергнуть человека в отчаяние.

Воздух здесь был горячим и вязким от дыма, здесь шептали призраки и стенали забытые духи в объятиях злобных теней, здесь простирались берега реки Ахерон – реки скорби, за которой стояли темные Врата владений Гадеса.

Я стоял, одинокий и закаменелый, на берегу реки и чувствовал, как ее холодные воды плещутся у моих ног. И вот из-за завесы мрака появился древний старик-перевозчик Харон на своей грубой ладье.

Я крепко сжал в пальцах серебряный обол и, когда Харон протянул морщинистую руку, отдал ему монету. Он ничего не сказал и не помог мне сойти в лодку. Я кое-как перебрался через борт и без сил рухнул на скамью. Перевозчик выпрямил спину и налег на весла, увлекая ладью по тихим водам реки к другому берегу.

Мы плыли в туманах Ахерона, в тишине, побуждающей к размышлениям. Мои изнуренные конечности расслабились, затихающее дыхание ослабело. Я закрыл глаза, больше не в силах нести тяжкое бремя всего, что со мной происходило.

Меня пробудили резкие, пронзительные звуки. Я спал на дальнем берегу реки Ахерон, и меня окружали злые тени солдат в призрачной броне, выкованной в подземных кузницах Гадеса. Я вскочил на ноги и отступил перед их копьями из ясеня и сверкающей бронзы.

Голос из мрака спросил:

– Ты не узнаешь их, Киклад? Ты не помнишь лиц людей, с которыми отправлялся на войну?

Здесь не было ни Одиссея, ни Ахиллеса, ни могучего Аякса. Это были не цари греков, которые вели войска на Трою, и не богоравные герои, прославленные в песнях. Это были безвестные мужчины, безликие люди, отцы украденных дочерей, мужья похищенных жен. Это были разозленные сыны Греции, такие же мужчины, как и я,– люди, которые сражались в той войне.