Сочинения - Жак Лакан

в которой разбивается требование любви, отправляя субъекта обратно в сон, где он преследует лимбовые области бытия, позволяя ей говорить в нем. Ибо бытие языка - это небытие объектов, и тот факт, что желание было обнаружено Фрейдом на своем месте в сновидении, которое всегда было камнем преткновения для любой попытки мысли расположить себя в реальности, должен быть достаточным уроком для нас.

Быть или не быть, спать, возможно, видеть сны, даже так называемые самые простые сны ребенка (такие же "простые", как и аналитическая ситуация, без сомнения) просто показывают чудесные или запретные объекты.

10. Но ребенок не всегда засыпает таким образом в лоне бытия, особенно если вмешивается Другой, у которого есть свои представления о его потребностях, и вместо того, чего у него нет, набивает его удушливой массой того, что у него есть, то есть путает его потребности с даром своей любви.

Именно тот ребенок, которого кормят с большой любовью, отказывается от еды и играет со своим отказом, как с желанием (нервная анорексия).

Здесь как нигде понимают, что ненависть платит монетой за любовь, а невежество непростительно.

В конечном счете, отказываясь удовлетворить требование матери, не требует ли ребенок, чтобы у матери было желание вне его, потому что путь к желанию, которого ему не хватает, можно найти там?

11. Один из принципов, вытекающих из этого, заключается в следующем:

- Если желание - это эффект в субъекте условия, которое навязано ему существованием дискурса, чтобы его потребность прошла через дефиле означающего;

- Если, с другой стороны, как я уже отмечал выше, открывая диалектику переноса, мы должны установить понятие Другого с большой буквы О как место развертывания речи (другая сцена, ein andere Schauplatz, о которой Фрейд говорит в "Толковании сновидений");

- Следует предположить, что, будучи произведенным животным, находящимся во власти языка, желание человека - это желание Другого.

Речь идет о совершенно иной функции, чем первичная идентификация, о которой говорилось выше, поскольку она предполагает не принятие субъектом знаков отличия другого, а скорее условие, согласно которому субъект должен найти конституирующую структуру своего желания в том же самом зазоре, который открывается действием сигнификаторов в тех, кто приходит представлять для него Другого, в той мере, в какой его требование подчиняется им.

Возможно, вскользь можно уловить причину его эффекта оккультизма, который привлек наше внимание при распознавании желания сновидения. Желание сновидения не предполагается субъектом, который говорит "я" в своей речи. Артикулированное, тем не менее, в локусе Другого, оно является дискурсом - дискурсом, грамматику которого Фрейд начал объявлять таковой. Таким образом, желания, которые он составляет, не имеют оптативной инфлексии, изменяющей индикатив их формулы.

Если посмотреть на это с лингвистической точки зрения, то можно увидеть, что то, что называется аспектом глагола, здесь является аспектом "совершенного", исполненного (в истинном смысле Wunscherfüllung).

Именно это экзистенция (Entstellung) желания в сновидении объясняет, как значимость сновидения маскирует присутствующее в нем желание, в то время как его мотив исчезает, будучи просто проблематичным.

12.Желание производится за пределами требования, поскольку, артикулируя жизнь субъекта в соответствии с ее условиями, требование отсекает потребность от этой жизни. Но желание также утоплено в требовании, поскольку, будучи безусловным требованием присутствия и отсутствия, требование вызывает желание быть под тремя фигурами: ничто, которое составляет основу требования любви, ненависти, которая даже отрицает бытие другого, и невыразимого элемента в том, что игнорируется в его требовании. В этой воплощенной апории, о которой можно сказать, что она заимствует, так сказать, свою тяжелую душу у выносливых побегов раненого драйва, а свое тонкое тело - у смерти, актуализированной в означающей последовательности, желание утверждается как абсолютное условие.

Даже в меньшей степени, чем ничто, которое переходит в круг означающих, действующих на людей, желание - это борозда, проложенная в этом русле; это, так сказать, клеймо железа означающего на плече говорящего субъекта. Это не столько чистая страсть означаемого, сколько чистое действие означающего, которое прекращается в тот момент, когда живое существо становится знаком, делая его несущественным.

Этот момент разреза преследует форма кровавого лоскута - фунта плоти, который жизнь платит, чтобы превратить ее в означающее означаемых, которое невозможно вернуть как таковое в воображаемое тело; это потерянный фаллос забальзамированного Осириса.

13. Функция этого означающего как такового в поисках желания - это, как показал Фрейд, ключ к тому, что мы должны знать, чтобы завершить его анализ: и никакая артифициальность не может занять его место, если мы хотим достичь этой цели.

Чтобы дать некоторое представление об этой функции, я опишу случай, произошедший в конце анализа обсессивного невротика, то есть после большой работы, в которой я не довольствовался "анализом агрессивности субъекта" (другими словами, играл в слепого буфера с его воображаемыми агрессиями), но в которой его заставили осознать место, которое он занял в игре разрушения, оказываемого одним из его родителей на желание другого. Он догадался о своем бессилии желать, не разрушая Другого, а значит, и о своем желании в той мере, в какой оно является желанием Другого.

Чтобы достичь этой стадии, ему показали, как в каждый момент он манипулирует ситуацией, чтобы защитить Другого, исчерпывая в проработке (Durcharbeitung) все приемы вербализации, которая отличает Другого от Другого (с маленькой о и большой) и которая из ящика, отведенного для скуки Другого (с большой О), устраивает цирковые номера между двумя другими (маленьким а и эго, его тенью).

Конечно, недостаточно ходить кругами в какой-нибудь хорошо изученной области невроза навязчивых состояний, чтобы привести его к этой развязке, или знать эту развязку, чтобы привести его к ней по маршруту, который никогда не будет самым коротким. Нужен не только план реконструированного лабиринта или даже партия уже составленных планов. Прежде всего необходимо владеть общей комбинаторикой, которая, конечно, управляет их разнообразием, но которая также, что еще более полезно, объясняет иллюзии, или, скорее, смещение перспективы, которые можно найти в лабиринте. Ведь в неврозе навязчивых состояний, который представляет собой архитектуру контрастов - факт, который еще не был достаточно отмечен, - нет недостатка ни в том, ни в другом, что недостаточно отнести к формам фасада. Среди стольких соблазнительных, мятежных, бесстрастных установок мы должны уловить тревогу, связанную с представлениями, злобу, которая не мешает его великодушию (подумать только, кто-то может утверждать, что невротику навязчивых состояний не хватает забывчивости!), психические неувязки, которые поддерживают нерушимую верность. Все это складывается в анализ, хотя и не без локальных изъянов; но великий груз остается.

И вот наш субъект подошел к концу своей привязи, к тому моменту, когда он может