Размышления о богослужении - Георгий Петрович Чистяков

городом? Действительно, по возвращении домой он признался одному из своих друзей в том, что его посещали подобные мысли. В Риме он пробыл меньше недели, причем в последние дни чувствовал себя очень плохо. Вернувшись в Москву, был вынужден лечь в больницу. На Светлой неделе (в этом году совпадающей в восточной и западной Церкви) ему поставили диагноз: неоперабельная опухоль мозга. Была, тем не менее, предпринята попытка лечить его медикаментозно.

Вскоре после Пасхи он написал из больницы письмо прихожанам и друзьям. И вот, когда после трех месяцев интенсивного лечения ему стало чуть лучше и у него появилась надежда вернуться к работе и, главное, к алтарю, его жизнь оборвал инфаркт. В самый светлый день года. 22 июня. В возрасте 53-х лет.

Я хочу завершить эти воспоминания об отце Георгии Чистякове одним из последних его текстов – письмом, которое он послал друзьям и прихожанам после своей последней Пасхи.

«С Пасхальным приветом обращаюсь я к вам, дорогие друзья.

Христос воскресе!

Так неожиданно заболел, что очень много из срочных дел не успел сделать. И встречи с вами всеми так неожиданно прервались. Лечение предстоит долгое, тяжелое и дорогое, поэтому я бесконечно благодарен всем, кто мне помогает.

Друзья познаются в беде. И я сейчас вижу, как много у меня настоящих и горячо преданных мне друзей. К сожалению, я не могу перечислить всех по именам, хотя знаю, нет, не сотни даже, а тысячи имен и судеб вас, моих духовных друзей, всех, кто приходит и, надеюсь, будет еще приходить ко мне на исповедь. К счастью, у меня прекрасная память, поэтому сейчас, не имея возможности даже подняться с постели, я как бусины на четках перебираю ваши имена и стараюсь никого не забыть. Когда болеешь, особенно остро понимаешь, что это значит.

Христос воскрес из мертвых. Когда в самый первый день Святой Пасхи я сумел причаститься, а вы все в это время причащались в нашем храме, кто ночью, кто утром, я почувствовал себя невероятно счастливым от того, что я один из вас и среди нас стоит Воскресший Христос. Быть может, ревнители старинных уставов скажут, что перед «Верую» во время литургии слова «Христос посреди нас» могут говорить только вполголоса священники друг другу, но я так горячо люблю это мгновение, когда сотни, почти тысяча голосов отзываются: «И есть и будет», – что просто не могу передать этого вам словами, а только любовью, которую испытываю ко всем вам, дорогие и родные мои братья и сестры.

Да хранит вас всех Воскресший Господь и Матерь Его Пречистая, а я вас всех братски обнимаю.

Ваш во Христе иерей

Георгий Чистяков».

2008 г.

* * *

Я был знаком с отцом Георгием в Инязе, где мы оба преподавали. Мы познакомились в институте, потом в храме Космы и Дамиана продолжили наше знакомство, можно сказать, дружбу. В Инязе у нас были одни и те же группы, поскольку я преподавал итальянскую литературу, а он – латынь. И даже был очень смешной случай, когда одна студентка мне сказала: «Джованни, вы очень похожи на Чистякова», – на что я ей сказал: «Просто мы оба смешные». И она мне ответила: «Дело не в этом». Это я запомнил на всю жизнь. Значит, я смешной, безусловно, и я об этом не знал до этой студентки…

Для меня в отце Георгии главное то, что он – человек синтеза. У него были очень разные, почти противоположные свойства, которые сочетались вполне гармонично. В институте все считали его настоящим ученым. Наша инязовская публика была ему не очень по душе – Иняз был очень советский вуз. И, тем не менее, ученый настоящий – он был блестящим преподавателем. Все знают, что ученый не обязательно хороший преподаватель. А в данном случае он был и блестящий педагог, и глубочайший ученый.

Но это не всё. Понятно, что отец Георгий Чистяков – священник и интеллигент, публицист и ученый. То, что отец Сергий Булгаков говорил о Павле Флоренском – о том, что в нем встретились Афины и Иерусалим – это, безусловно, относится и к отцу Георгию. В нем греко-римская культура в самом широком представлении и смысле (то есть не только филология, литература, но, безусловно, история, быт, ментальность) встретилась с Откровением. И, самое интересное, для него всё это было единым целым, если можно так сказать. Это мы видим даже по названиям его работ: «Иисус и Гораций», «У подножья Парфенона», «Афины и Рим». Кстати, «Иисус и Гораций» – это текст о пасхальной победе, как ни удивительно. Он мог совмещать в себе очень много, в нем был именно такой синтез.

Проповеди отца Георгия показывали не только его блестящий дар речи, его поразительные ораторские способности. Самое интересное для меня – это то, что в этих проповедях вмещалось абсолютно всё: великие святые, Евангелие (проповедь у него была всегда комментарием на евангельское чтение), Максим Исповедник и Тереза из Лизьё, мать Тереза Калькуттская и Флоренский, и одновременно – Пушкин и Данте, Гораций и римская поэзия, Бродский… – абсолютно всё это было материалом для проповеди. Конечно, он очень любил русских святых и очень часто на них ссылался. Но все-таки одновременно с этим, ориентирами для него были и представители западной Церкви. Он мог проповедовать одновременно о матери Марии (Скобцовой) и о матери Терезе Калькуттской; брат Роже Шютц, Шарль де Фуко, Жан Ванье, Симона Вейль, Эдит Штайн, Анна Франк, Жак Лёв, Мартин Лютер Кинг – они тоже были для него ориентирами.

Отец Георгий был человеком молитвы. Он часто путешествовал самолетом, поездом и так далее, и любое путешествие было поводом для молитвы. Он великолепно знал литургику, не только византийскую, православную, но и латинскую. Но это были не просто абстрактные знания, молитва была его внутренней жизнью. Он мог молиться, повторяя Иисусову молитву, и так же молиться по четкам абсолютно в рамках католической традиции розария. Он любил читать бревиарий, считал это важным лично для себя. Всё это он знал не как ученый литургист – это была его молитвенная жизнь.

Так получается, что сегодня Церковь совершает память преподобного Максима Грека. Вот удивительный святой с удивительной судьбой. Грек по рождению, Максим еще молодым попал в Италию и некоторое время жил во Флоренции, где слушал проповеди Джироламо Савонаролы и, видимо, был тронут его подвигом и судьбой. Позднее он стал монахом на Афоне и, как мы знаем, был приглашен в Московию. В середине XX века стало известно, и сейчас это