Плоды земли - Кнут Гамсун

Исаак напередавал уже так много денег Элесеусу на его торговлю и разъезды, что от богатства, полученного за медную гору, немного осталось. Ну а дальше что?

– Как, по-твоему, идут дела у Элесеуса? – спрашивает вдруг Исаак.

– Дела-то? – переспрашивает Сиверт, чтоб выгадать время.

– Непохоже, чтоб хорошо.

– Он надеется, что еще пойдут.

– Вот как? Ты говорил с ним об этом?

– Нет. Андресен сказывал.

Отец обдумывает ответ и качает головой.

– Нет, не пойдут! – говорит он. – А жалко Элесеуса!

Отец все мрачнеет и мрачнеет, а он и прежде-то был не очень веселый.

Тогда Сиверт делится с ним новостью:

– А у нас тут прибавилось народу.

– Как так?

– Еще двое новоселов. Купили участок напротив нас.

Исаак так и застывает с ломом в руках, это большая новость, хорошая новость, одна из самых лучших.

– Стало быть, нас теперь будет десятеро, – говорит он.

Исаак расспрашивает подробнее, где именно купили новоселы землю, вся география местности у него в голове, он кивает:

– Да, это они правильно сделали, там много лесу на дрова, да и строевые сосны попадаются. Участок смотрит на юго-восток.

Стало быть, новоселов ничто не отпугивает, народу все прибавляется. Работы на руднике прекратились, но это только на пользу земледелию, неправда, что земля умирает, наоборот, она только-только начинает жить, вот и еще появились двое новых поселенцев – четыре лишних руки, поля, луга, дома. Ах, как хороши зеленые полянки в глубине леса, избушка, колодец, дети, скотина! Где раньше на болотах торчал один крестовник, колышатся колосья, кивают на межах голубенькие колокольчики, солнце пылает золотом на лютиках у домов. И ходят там люди, разговаривают меж собой, размышляют и составляют одно целое с небом и землей.

А вот стоит человек, который первым пришел в это безлюдье. Он пришел однажды, увязая по колено в болотах и путаясь в вереске, отыскал поросший лесом склон горы и поселился на нем. За ним пришли другие, протоптали тропинку на пустынной земле, потом пришли еще другие, тропинка превратилась в дорогу, теперь по ней ездят на телегах. Исаак должен быть доволен, душа его должна трепетать от гордости: он основатель этого поселения, он – маркграф.

– Да, да, хватит нам все время возиться с этим двором, надо и о сарае для фуража подумать, – говорит он.

Должно быть, пришел в радостное расположение духа, почувствовал вкус к жизни.

В гору поднимается женщина. Льет ровный летний дождь, она промокла, но не обращает на это внимания, ей есть о чем подумать, она взволнована – это не кто иная, как Барбру. Барбру, дочка Бреде. Конечно, она взволнованна: она не знает, чем закончится ее затея, ведь она ушла от ленсмана и бросила село. Вот как обстоит дело.

Она обходит стороной все здешние хутора, потому что не хочет никому попадаться на глаза; ведь всякий поймет, куда она направляется, – на спине у нее узел с одеждой. Ну да, она направляется в Лунное, где хочет опять поселиться.

Она прослужила у ленсмана десять месяцев, срок немалый, если перевести его на дни и ночи, а в пересчете на постоянное принуждение и скуку – это целая вечность. Вначале все шло отлично, госпожа Хейердал была очень заботлива, подарила несколько передников и приодела ее, приятно было ходить за покупками в лавочку в таких красивых платьях. Ведь Барбру сызмальства жила в этом селе, знала всех и каждого с той поры, как играла на улице, ходила в школу, целовалась с мальчиками и играла в камешки и раковины. Месяца два-три все шло хорошо. Но тут госпожа Хейердал стала проявлять к ней еще большую заботливость, а с приходом рождественских праздников стала просто-напросто строгой. К чему это могло привести, как не к порче добрых отношений! Барбру и вовсе не выдержала бы такой жизни, не оставайся в ее полном распоряжении несколько ночных часов: с двух до шести утра она была до известной степени в безопасности, и в эти часы она позволила себе немало краденых удовольствий. Но что же это была за кухарка, которая не выдала ее? Да самая обыкновенная девушка на свете: кухарка сама уходила из дому без спросу. Они соблюдали неукоснительную очередность.

Прошло немало времени, прежде чем все это открылось. Барбру была вовсе не так легкомысленна, чтобы каждый мог прочесть об этом у нее на лбу, да и в безнравственности ее никто бы не заподозрил. Безнравственность? Она давала отпор при каждом случае. Когда на Святках парни приглашали ее на танцы, она отвечала «нет» – один раз, два раза, но на третий говорила: «Попробую прийти от двух до шести!» Ну что ж, это ответ всякой порядочной женщины, которая не выставляет себя хуже, чем она есть, но и не кичится своей дерзостью. Она была служанка, служила в людях всю жизнь и не знала иных развлечений, кроме как пококетничать. Ничего больше она и не желала. Ленсманша приходила к ней, читала нотации и давала книжки – вот дурища! Это Барбру-то, которая жила в Бергене, читала газеты и ходила в театр! Это вам не какая-нибудь неотесанная деревенщина.

Но, должно быть, у ленсманши зародились подозрения. Однажды в три часа утра она подходит к двери комнаты, где спят девушки, и зовет:

– Барбру!

– Да? – отвечает кухарка.

– А разве Барбру нет? Отопри!

Кухарка отпирает дверь и дает заранее обговоренное объяснение: мол, Барбру неожиданно пришлось побежать домой.

– Домой, неожиданно? Да ведь три часа ночи, – говорит барыня, до бесконечности развивая эту мысль.

Наутро последовал долгий допрос, призвали Бреде.

– Была у вас Барбру нынче ночью в три часа? – спросила его барыня.

Бреде не подготовлен, но отвечает:

– Да. В три часа? Была нынешней ночью. А засиделись мы так долго потому, что надо было кое о чем потолковать.

Ленсманша торжественно возвещает:

– Больше Барбру не будет выходить по ночам из дому!

– Конечно, конечно, – отвечает Бреде.

– Пока она служит у меня – этого не будет!

– Ясно. Ты слышишь, Барбру, я ведь предупреждал тебя! – восклицает отец.

– Можешь сходить к своим родителям иногда по утрам! – решает барыня.

Но бдительная ленсманша, видать, не вполне освободилась от своих подозрений; выждав неделю, она снова в четыре часа утра отправилась на разведку.

– Барбру! – позвала она.

Но на этот раз нет кухарки, а Барбру дома, стало быть, их комната – воплощение самой невинности. Барыне пришлось наспех что-нибудь придумать:

– Ты внесла вечером белье в дом?

– Да.

– Вот и хорошо, а то поднимается сильный ветер. Покойной ночи!

Впрочем, это занятие оказалось для ленсманши утомительным и хлопотным: упрашивать ленсмана, чтоб он будил ее по ночам, а потом плестись через весь дом к комнате девушек и подслушивать, там ли они. Пусть делают что хотят, она не будет больше следить за ними.